Сергей сидел за столом и наблюдал за растекающейся по
клеенке лужей. Только что он потянулся за стаканом, и непослушная рука
опрокинула бутылку с остатками портвейна.
Он наблюдал за лужей и думал: «Вот я смотрю на лужу»,
смотрел на тарелку с остатками растерзанной курицы и думал: «Я смотрю на
тарелку, в ней курица».
Тяжелый воздух комнаты сотрясал богатырский храп Симы.
Сергей взял пластмассовую пробку и швырнул в ее распахнутый рот. Пробка угодила
в лоб. Сима грузно перевалилась на бок. Теперь она только сопела.
Сергей достал из сумки последнюю бутылку портвейна, налил в
сальный стакан, выпил. Из вонючей горы мусора на клеенке выковырял окурок.
Закурил. За окном уже светало. Скоро появится дворник с ширкающей метлой. В
ушах сипло звенело. Сердце громко бухало в груди. Все громче и громче. Вот
грохот приостановился — и боль, нарастающая тупая боль сдавила сердце. В глазах
сигнальными ракетами поплыли сверкающие точки. Дыхание стало прерывистым.
Холодный страх ударил в голову и растекся по сдавленной болью груди.
В глазах потемнело, и из затхлого мрака высветились синевой
злые глаза. Трубный глас пророкотал:
— Вот ты и пришел снова ко мне. Жить хочешь, наверное?
— Хочу!
— Отрекись от Бога, и я спасу тебя. Я успокою тебя. У тебя
будут здоровье, деньги и слава, красивые женщины и роскошные машины. Я все
сделаю так, как ты хочешь. Только отрекись от Него.
В этот миг он увидел сразу все: могилы сына и матери, пустую
сцену театра, спящую со своим мужиком Танюшку, Симу, Андрея, Вадима, Максима за
столом казино, незнакомую красивую женщину и сверкающую белую длинную машину. И
среди всего этого калейдоскопа — махонькую церковку и батюшку на ее пороге, открывающего
тяжелую дубовую дверь. Он из последних сил набрал воздуха в грудь, стиснутую
болью и страхом, и крикнул:
— Господи! Иисусе Христе! Помилуй меня грешного!
В тот же миг исчезли злые глаза, и рассеялся мрак. Осталась
боль в груди.
...И встал он! И нетвердыми ногами, как в густом мазуте,
поплелся к двери. Вышел из квартиры, добрался до лифта, спустился вниз и,
тяжело передвигая ноги, качаясь, с хриплым стоном превозмогая давящую боль в
сердце, зашагал по пустой гулкой улице. Он не знал, куда идет, только был
уверен, что идти надо. Каждый шаг отдавался болью во всем теле. Струи горячего
пота жгли лицо и катились по согнутой спине. В воспаленном мозгу пульсировала
одна мысль: «Только бы успеть дойти».
Сколько времени он плелся, сколько шагов тупой болью ударили
в горящую грудь — он не знал. За углом сине-белого здания двенадцатиэтажки
сверкнул золотой купол церковки. Вот куда он шел! Всю жизнь свою никчемную шел.
Вот в эту «махонькую церковку».