Однажды на воскресной Литургии во время пения «Иже херувимы»
я почувствовал острое желание молиться. В тот миг я забыл о себе и своих
нуждах, но всецело отдался молитве о людях Полигона. О, какой же смелой и
дерзновенной стала моя молитва! Я мысленно перебирал одного за другим всех
знакомых и впервые в жизни ощутил то, о чем только слышал или читал. Ни
малейшей обиды, ни тени осуждения не осталось в моем сердце, в каждом из этих
человеков мне удалось увидеть Божие творение, которое бесконечно любит и желает
спасти Господь.
Совершенно явно пришло ко мне ощущение, что моя молитва
услышана Отцом Небесным и угодна Ему. Я тогда замер и умолк. Величайшее
спокойствие посетило мое сердце.
Вышел я из храма, не чувствуя под собой ног. Мне хотелось,
как можно дольше сохранить в себе этот тихий покой. Но вот меня тронули за
локоть и сообщили, что у главных ворот меня ожидают посетители. Я взял
благословение у наставника и прошел к воротам.
Здесь меня нетерпеливо ждали и громко ругались несколько
человек с Полигона. Когда я приблизился к ним и радостно поприветствовал, они
удивленно и со страхом замолчали. Я открыл им свои объятия и обнимал по
очереди: Жору, Ряшу, Дубу, Лялю и моего любимца Толика. И не замечал я сейчас
их грязных физиономий, ветхих заплатанных лохмотий, не воротил носа от
страшного запаха гнили, которым они насквозь пропитались. Не думал о том, что
моя белая одежда может испачкаться, да и не оставалось на ней никаких следов.
Любовь моя все очищала, обнимала и освещала их темноту. Но мои гости почему-то
скованно отстранялись от меня, будто не узнавали. Я спросил, в чем дело, чем я
сумел обидеть их. Тогда за всех ответил Жора, что я стал чужим и абсолютно не
похож на прежнего Леху.
Ну что ж, стал я осторожно объяснять, ведь здесь у меня
началась новая жизнь, а она человека меняет. Мне пришлось уговаривать
охранника, затем наставника, чтобы моих друзей пропустили ко мне в гости. Их
пустили, но заставили переодеться в нормальную человеческую одежду. Вот они
выходят один за одним из раздевалки — мужчины в рубашках и брюках, женщины в
платьях и платочках, расставшись с одинаковыми грязными робами, увешанными ржавыми
цепями. Вспомнив давний обычай, они ставят свечки к иконам в привратной
часовне, кладут мятые сальные деньги в ящики. Выходят на залитую ярким светом
площадь Дворца и зачарованно, почти ослепнув, несмотря на черные очки,
оглядываются вокруг.
Наконец они вошли в мое скромное жилище, я рассадил их и
стал расспрашивать. Первая очнулась Ряша, оглянулась и протянула мне черный
гнилой банан и кусок хлеба, покрытый голубоватой плесенью. При этом она бурно
радовалась, что ей удалось эти лакомства втайне пронести сюда, чтобы я вспомнил
«вкус домашней пищи». Я взял ее за руку и подвел к столу, заставленному нашей
обычной едой, показал ей желтый банан и мягкий, теплый хлеб. Она со страхом
смотрела на эти незнакомые предметы и боялась взять в руки.