— Почему?
— Потому что моему отцу было уже за восемьдесят. Двигался-то он еще неплохо, даже выбирался иногда побродить по городу или ходил в библиотеку, но наверх никогда не поднимался — слишком крутая у нас тут лестница. Если ему надо было принести с чердака какой-нибудь фильм, он всегда просил об этом меня.
Люси поняла, что напала на след. Что-то случившееся внезапно и совершенно непредвиденное заставило старика Шпильмана изменить обыкновению и подняться на чердак самому, не прибегая к помощи сына.
— А дальше, уже на чердаке, что было?
— Там я и обнаружил его тело — у подножия стремянки.
Люк уставился в пол, зрачки его были расширены. Но доля секунды — и он взял себя в руки.
— Из головы у него текла кровь, он был мертвый. Мне было так странно видеть его неподвижным, застывшим с открытыми глазами. И я сразу же вызвал скорую помощь.
Парень твердой рукой, не давая чувствам вырваться наружу, взял со столика бутылку с остатками пива. Вполне может быть, что Люк, поздний ребенок, видел в своем родителе всего лишь неуклюжего старца, не способного поиграть с ним в футбол… Люси показала на портрет пожилого мужчины с суровым взглядом черных глаз. Да и сам он был, казалось, весь такой суровый, такой прочный — прямо как Великая Китайская стена.
— Это он?
Шпильман-младший кивнул, сжимая двумя руками бутылку.
— Ну да, папаша в полном расцвете сил. Когда был написан этот портрет, я еще и на свет не родился. А представляете, ему тогда уже пятьдесят стукнуло!
— Чем он занимался?
— Работал хранителем в ФИАФ, Международной федерации киноархивов, и постоянно рылся там в архивных материалах. Видите ли, цель ФИАФ — сохранить кино разных стран, а мой отец увлекался кино всю свою жизнь. Кино — вместе с историей и геополитикой ста последних лет — было главной его страстью. Любые войны, включая холодную, любые конфликты, шпионаж, разведка и контрразведка… Он на всем этом не одну собаку съел… — Люк поднял глаза: — Вы сказали по телефону, что есть какие-то проблемы с одним из фильмов с чердака?
— Есть. Думаю, именно за ним ваш отец в тот вечер и поднимался туда. За короткометражкой пятьдесят пятого года, которая начинается с того, что женщине разрезают глаз. Вам это о чем-нибудь говорит?
Шпильман-младший помолчал, подумал.
— Нет. Ровно ни о чем. Я же никогда не смотрел картин из отцовской коллекции, на фиг мне это старье, тем более — про шпионов. Зато сам отец смотрел их постоянно, даже специальный зал для этого оборудовал. Он был просто помешан на кино, настоящий фанат, мог смотреть один и тот же фильм двадцать-тридцать раз! — Люк нервно хихикнул. — Мой папаша… знаете, мне кажется, он немало бобин утащил из этой своей ФИАФ…