– То, что надо! Юбку на булавку застегнем, чтобы она не спадала, а пиджак пусть так и болтается. Супер! – восторженно воскликнула она, когда я облачилась в этот идиотский наряд.
Костюмчик был оливкового цвета. Желто-зеленый оттенок отражался на моем щедро покрытом тальком лице, придавая ему крайне болезненный вид. Я хотела было нанести на губы помаду, но Алина перехватила мою руку.
– Ты что?! Кто же красится на смертном одре? Я бы еще под глаза тени коричневые или фиолетовые наложила, но, боюсь, это уже будет перебор.
– Так плохо? – спросила я ее. Впрочем, это и так было видно – по моему отражению в зеркале.
– Смотря из чего исходить, – пробормотала она, придирчиво меня разглядывая. – Волосики, пожалуй, надо пригладить, – сказала она и, набрав целую пригоршню геля для укладки волос, плюхнула его мне на макушку и равномерно распределила по всей голове. – Теперь расчешись. То, что надо! Как будто у тебя нет сил, чтобы даже голову вымыть.
Я только вздохнула. Голову мыть у меня действительно сил не было. Сил у меня вообще не было! Волнение сменила глубокая апатия ко всему на свете.
«Будь, что будет, – подумала я. – Главное, чтобы Зара подвоха не почувствовала! И еще – помогла бы Николаю Антоновичу. Память – не почки, ее пересаживать не надо. Вот пусть и явит нам чудо, если хочет, чтобы мы поверили в ее дар!»
По дороге к Николаю Антоновичу мы заехали за Ниной. Моему внешнему виду она совсем не удивилась: вчера на приеме у Зары я приблизительно так и выглядела. А вот Ципкин меня не узнал. Лишь как следует приглядевшись, он как-то неуверенно спросил:
– Марина Владимировна, вы ли это?! Что с вами? – спросил он, сев в машину Алины.
– Да так, весеннее обострение, – ответила я, не объяснив – обострение чего именно. – Решила тоже проконсультироваться у Зары. Сначала пусть она вас посмотрит – не хочу отнимать у нее силы, – а потом уже меня.
– Вы и правда не очень хорошо выглядите, – не стал лукавить Николай Антонович. – Бледненькая очень… Глаза припухшие… Вы спите хорошо?
Он в упор меня рассматривал, а я очень боялась покраснеть от стыда. Ну зачем мне, скажите, румянец, от которого мы с Алиной с таким трудом избавились, наложив на меня грамм сто детской присыпки?
– Плохо, – пробурчала я, отворачиваясь от Ципкина.
– А я хорошо сплю, – признался Николай Антонович. – Верно говорят: чем меньше знаешь, тем крепче спишь. Может, мне и не надо ничего помнить?
«Как это – не надо?! Заварил кашу, а теперь – «не надо»?! Хорош гусь!» – я быстро повернулась к нему.
– Как это не надо?! – возмутилась Алина. – Без прошлого нет будущего! Нет уж, мы доведем дело до конца! Тем более что мы уже приехали, – подчеркнула она, останавливая автомобиль перед ДК. – Будем надеяться, что целительница сейчас свободна.