- Ри-Ё, - говорю я, - ты не достанешь. Ты заберёшь мать с братишками от родственников и переедешь жить в поместье Э-Тк. И не глупи ты, ради Небес! На юге вот-вот начнётся заваруха.
Ри-Ё слишком готовно кивает.
- Да, Учитель, я знаю, знаю. Весь двор об этом болтает. И вы меня, пожалуйста, простите - я, конечно, не отпущу вас одного. Вы мне всё это время были как Отец, я не могу вас бросить в таком деле - я ж себе не прощу, если вас убьют.
- Думаешь, я не справлюсь без тебя? - спрашиваю я несколько сердито. - Хочешь, чтобы я лишил твою мать старшего сына просто так?
Ри-Ё улыбается.
- Учитель, вы вернули моей Маме Старшего Сына просто так! Что бы со мной было, если бы не вы! Я не прощу себе, если с вами что-то случится. Короче, простите, я очень виноват, но я написал Маме письмо. Я послал ей все мои наличные деньги, кроме кое-какой мелочи на дорогу, и сообщил, что уезжаю с вами. Чтобы она сожгла цветы Отцу. Чтобы он замолвил за меня словечко в Обители Цветов и Молний.
И смотрит на меня преданными щенячьими глазами. Не могу я злиться на него всерьёз! Стыдно признаться, но я рад, что Ри-Ё со мной напрашивается - друзья в непростых обстоятельствах на вес золота. Маленький паршивец, похоже, это замечает.
- Вы, пожалуйста, не беспокойтесь, Учитель, - частит он. - Мама ведь получила посылку, ну, ту, которая от Сборщика Податей - помните? - Господина-Меч-Ржа-Съела! Мои не бедствуют. Мама в последнем письме писала, что Второй уже пытается меня заменять... Учитель, позвольте мне, во имя Земли и Неба, спину вам прикрыть, если что? Мама, знаете, тоже молится за вас...
- Подхалим, - ворчу я. Весь запал ругаться прошёл.
И он, моментально сообразив, что его дело выгорело, сияет, как надраенный пятак.
- Ну так вот. Я вашу торбу с травами не трогал, Учитель, как вы велели, вы её сами уложите, а наши чистые рубашки - вот тут...
Я смотрю, как он болтает и показывает, что куда положил, и чувствую самую искреннюю благодарность. Вот вам и нги-унг-лянская отстранённость... мой Ри-Ё вполне искренне любит совершенно деревянного в смысле эмоций, уродливого и чудаковатого старого хрена. Милый ребёнок...
За мной заходит волк. Мне надлежит взглянуть, как себя чувствует любимая рабыня Львёнка Эткуру: лейб-медику Государя Эткуру не доверяет. Я иду к лянчинцам.
Мои друзья-заговорщики - в нервном раздрае, как всегда в последнее время. Разве что - нынче заметнее, потому что отъезд близок. Анну прохаживается по комнате - не сидится ему на месте, имей он хвост - повиливал бы. Элсу шепчется со своей девочкой, оба - напряжены и встревожены. Эткуру хохлится; за прошедшие две недели он осунулся, у него под глазами синяки, лихая вальяжность пропала. Он рывком повзрослел на десять лет. Ви-Э его жалеет, едва ли не больше, чем он её.