He могу не помянуть добрым словом старушку фрау Анни (ее фамилия была Ланге, но все ее звали только фрау Анни). В качестве няньки и «домоправительницы» фрау Анни была своего рода палочкой-выручалочкой для тех семей сотрудников консульства, где были маленькие дети. Нам она досталась «по наследству» от людей, которых мы сменили. Через ее судьбу мы вплотную познакомились с теми несчастьями, которые развязанная Гитлером война обрушила в конечном счете на самих немцев. Беженка из Богемии (Судетская область) фрау Анни потеряла в конце войны и уже после нее всех родных и все свое имущество (новые чешские власти выселяли немцев в приказном порядке, оставляя им денежную сумму в 5 марок и столько, сколько они могли унести на руках). На территории Советской зоны оккупации полумертвых от голода и холода людей (женщины, старики и дети; мужчины были почти поголовно мобилизованы в гитлеровскую армию) принимали военные коменданты и распределяли их по населенным пунктам Восточной Германии, которые по случайности не были сметены с лица земли бомбардировками союзников и прорывавшимися к Берлину частями Красной Армии. Каким-то образом фрау Анни добралась до Лейпцига, где ее приютили в городской комендатуре в качестве уборщицы. Оттуда она и попала в консульство, когда после завершения периода оккупации в округах ГДР стали открываться наши представительства дипломатического типа. Фрау Анни так и не заговорила по-русски, но в совершенстве освоила саксонский (точнее, лейпцигский) диалект. В результате мы часто не могли понять, о чем с таким деловым видом наша двухлетняя дочка беседует с мастеровым людом, посещавшим нашу или соседние квартиры. Нам с женой редко доводилось в жизни встречать таких добрых, порядочных, сердечных, обязательных и надежных людей, как фрау Анни.
Кстати, жили мы в самой гуще немцев, в обычном немецком доме, с соседями-немцами, в полукилометре от здания консульства. (Такой порядок был скорее исключением из правила – во время последующей работы в Бонне, Париже и Берлине мы жили в более или менее крупных «дипломатических гетто».) В Лейпциге ни о какой самоизоляции не было и речи. На работу и с работы мы ходили пешком, иногда по дороге домой заходили в немецкую пивную, где подавали неплохое пиво («Radeberger» – оно не в пример другим сортам в целом благополучно пережило объединение). Естественно, начинались разговоры; мы расспрашивали, нас расспрашивали. Такая информация оказывалась подчас точнее, чем официальная. Точно так же наши разъяснения действовали убедительнее, чем газетные статьи.