«Флоренция на Эльбе», как на протяжении веков называли Дрезден, перестала существовать. Дрезденский «огненный смерч» стал провозвестником атомного ада Хиросимы.
К 1956 году, когда я впервые посетил Дрезден, завалы в центре города были расчищены, но остовы домов продолжали стоять – настоящий лунный пейзаж. Не хватало денег и рабочих рук; в первую голову нужно было жилье. В последующие годы власти ГДР восстановили практически все, что было разрушено в 1945 году. В том числе «Цвингер», в котором размещена знаменитая Дрезденская галерея с «Сикстинской мадонной» Рафаэля. Развалиной оставался лишь храм Девы Марии (Frauenkirche), который решили оставить в таком состоянии как напоминание о войне (в Западном Берлине с такой же целью не стали восстанавливать храм Поминовения, Gedächtniskirche, в самом центре города). После присоединения ГДР к ФРГ храм Девы Марии был реконструирован по старым чертежам, и сейчас посетители Дрездена могут вновь любоваться этим изумительным памятником германского зодчества.
Не прошло и полугода с момента нашего приезда в Лейпциг, не успели мы еще как следует приспособиться к совершенно непривычной для нас обстановке, как осенью 1956 года грянули венгерские события. В ноябре дело в Венгрии дошло до реального применения вооруженной силы. Жители ГДР (и мы вместе с ними) были благодаря истерическим передачам западногерманских радиостанций в курсе всех деталей происходившего. Тогда граница между обоими германскими государствами была по большей части чисто номинальной. В Берлине границы между западными секторами и восточным сектором вовсе не существовало. Что уж говорить о «границах» в радиоэфире! Глушить «вражеские голоса», как это происходило в СССР, здесь было бесполезно – нечего и думать перекрыть работу радиостанций целого государства. О возможности нового 17 июня никто не говорил вслух, но о ней все помнили. В период пика венгерских событий ночью по улицам Лейпцига стали демонстративно ездить бронетранспортеры Группы советских войск в Германии – «для профилактики». Впервые ночной грохот успокаивающе действовал на меня и моих коллег – и не только на нас. Беспорядков в ГДР не случилось, однако настроение людей оставалось неважным. Мы с женой сами слышали во время посещений киносеансов в городе, как выходящая из кинотеатров немецкая молодежь выкрикивала: «Russen raus!» («Русские вон!»).
Протестный настрой части населения ГДР не выплеснулся на улицы. Он выразился в феномене, который западногерманская пресса назвала «голосованием ногами». Растущее число граждан восточногерманской республики бросали все и уходили на Запад. Бурно развивающаяся экономика Западной Германии нуждалась в рабочих руках, поэтому бежавших из ГДР там принимали с распростертыми объятиями, им выплачивались пособия, выдавались льготные ссуды, у них не было проблем с гражданством ФРГ (любой немец, вступив на территорию ФРГ, автоматически становился ее гражданином в соответствии с законодательством страны). Существовала и официальная возможность для восточных немцев переехать на жительство в Западную Германию. Как правило, подобные разрешения выдавались по мотивам воссоединения семей. Война и эвакуация, выселение с утраченных немцами по Потсдамским соглашениям территорий, общее послевоенное неустройство – все это раскидало людей по разные стороны границы между обоими германскими государствами. Раскол Германии еще более осложнил поддержание семейных связей. Но официальный путь был долгим и не очень надежным, особенно для молодых людей, – чиновники всегда могли сказать: «Пусть лучше твои родственники приезжают к тебе». Преобладал неофициальный и противозаконный путь – люди собирали самое необходимое, что могли унести с собой, добирались до Берлина, садились в вагон метро или городской электрички и выходили из него уже в другом государстве. Пересечь границу можно было и в иных местах, но самым простым и поэтому популярным способом была именно «берлинская тропа».