— О да! — ответила женщина, поворачиваясь и отдавая младенца старухе, сидевшей за котацу.
Та приветливо кивнула незнакомцу, отложила недоеденный мандарин и приняла дитя на руки. Молодая женщина вышла из комнаты, ступив через порог прямо в пластиковые сандалии. На ней были темные брюки и стеганый жакет от кимоно поверх свитера. Подойдя к стеклянной двери, она ткнула пальцем направо.
— Здесь две семьи Хомма, вам какая нужна?
— Я точно не знаю… — смутился священник.
— Одна живет в третьем доме по правой стороне, а другая — в последнем по левой.
— Аригатоо годзаимас, — поклонился он с вежливой улыбкой. — Теперь я обязательно их найду, если, конечно, кто-нибудь дома. А то пока я не видел никого, кроме девушки на берегу.
— Сегодня очень холодно, так что все дома и пьют чай, не беспокойтесь, — заверила женщина и смущенно захихикала, прикрыв рот ладонью. — О, простите, я сразу не догадалась предложить… Заходите к нам, выпейте чашечку, согреетесь.
— Спасибо, вы очень добры, — снова поклонился Кэнсё. — Если не найду никого, обязательно зайду к вам.
— Постойте, я лучше сейчас вам налью, — настаивала женщина. — Заходите, мы не так часто видим у себя монахов. Моя бабушка будет рада познакомиться…
Священник, разувшись, прошел в жилую комнату и присел на высокий порог. Старушка снова с улыбкой кивнула. Кэнсё улыбнулся в ответ.
— Добрый день, бабушка.
— Хай, — кивнула она, все так же улыбаясь и качая младенца.
— Сколько вам лет, бабушка? — спросил он.
— Вы такой высокий… — захихикала она.
— Бабушка! — громко окликнула ее молодая женщина. — Святой отец спрашивает, сколько вам лет!
— Восемьдесят три. — Старушка снова захихикала.
Младенец сморщил личико и заревел. Женщина подхватила его на руки, передав монаху чашку чаю.
Кэнсё задумчиво отхлебнул чай. Восемьдесят три… всего на три года моложе Кику-сан.
— Вы всю жизнь здесь живете? — спросил он у старухи, стараясь говорить погромче.
Ответила молодая:
— Бабушка приехала в пятидесятом, когда мой отец открыл здесь магазин. Родилась она неподалеку, в горах.
— А соо… — Кэнсё вежливо улыбнулся, подумав, что пора уходить.
Мисако сразу свернула с дороги, предпочитая идти по берегу. Закинув сумочку за спину и отворачивая лицо от ветра, она пошла между домами. Песок был серый и плотный от дождя, туфли оставляли на нем цепочку следов с четким рельефным рисунком. Небо расчистилось уже во многих местах, и снопы солнечного света, словно божественные прожектора, озаряли слепящим блеском отдельные участки моря. Волны сердито били в борта рыбачьих лодок, лежащих на песке кверху дном. Мисако прошла последний дом, но на берегу уже никого не было, и, как ни странно, бамбуковых шестов тоже. Она внимательно осмотрела песок — никаких следов. Ничего.