Желая больше всего на свете добраться до постели, Мисако тем не менее постаралась проявить вежливость и присела на диван рядом с тоненькой японкой. Она надеялась обменяться с ней хотя бы двумя словами, но женщина лишь сверкнула белозубой улыбкой и сообщила, что живет во Франции так долго, что предпочитает французский.
— А соо… — робко кивнула Мисако.
Сатико старалась как могла переводить, но толку было мало. Мисако лишь молча сидела, держа в руке бокал. Шампанское было кислое, било в нос и щипало язык. Ну почему Сатико так его любит? И зачем ей этот вонючий сыр? В детстве в родной Ниигате они никогда не ели сыра, а когда взрослые говорили, что от иностранцев пахнет маслом и сыром, то вовсе не хотели сделать комплимент. Мисако с гораздо большим удовольствием отведала бы маринованной редьки, которую привезла из Ниигаты, а вместо шампанского выпила чашечку теплого сакэ, но не скажешь же этого подруге!
К счастью, пытка продолжалась недолго. Через двадцать минут шумная компания вывалилась в дверь, и Мисако осталась одна. Помыв посуду и убрав еду подальше от кошек, она стала прибираться в гостиной. Собой удалось заняться лишь к десяти часам. Включив воду в ванной, Мисако, как всегда, скривилась при виде многочисленных флаконов и склянок с ароматными маслами и пеной. Почему иностранцам так нравится все пенистое и шипучее? — спрашивала она себя, вдруг осознав, что лавировать между двумя мирами больше не в силах.
Лишь нежась в горячей воде, Мисако наконец смогла вновь пережить в памяти события последних дней. Запертая изнутри ванная комната была достаточно надежным местом, где мысли и воспоминания могли течь свободно.
По пути в дом, где жила родная сестра пропавшей Кику-сан, старый Хомма предупредил:
— Не ждите, что она много вспомнит. Столько лет прошло, да и возраст, сами понимаете. В последнее время она даже не всех узнает. В прошлом месяце спрашивала, кто я такой.
Старая женщина сидела на татами, закутавшись в несколько слоев шерстяных кимоно и шалей. Она казалась очень маленькой, не больше десятилетней девочки. Длинные пряди белоснежных волос были заправлены за уши. Господин Хомма представил гостей, они поклонились и уселись на пятки в формальной позе перед старушкой. В ответ она вежливо кивнула сморщенным обезьяньим личиком, которое время и солнце совместными усилиями исчертили тысячами глубоких борозд.
Хомма стал громко объяснять, кто эти люди и зачем приехали. Она слушала его, по-прежнему вежливо улыбаясь, но с пустыми глазами, словно кукла, украшавшая парадную нишу, и, похоже, не понимала ни слова, но лишь до тех пор, пока старик не произнес имя Кику.