— И вы уверены в том, что моя ледяная царевна — это вы ее «моей» назвали — никогда никого горячо не полюбит и всю свою жизнь проживет неподвижная и холодная, никого на своей ледяной груди не согревши и сама ни на чьей груди не согретая…
— Нет, этого я не сказала!.. Я сказала только, что того самонадеянного рыцаря, который так упорно и так властно добивался ее любви, царевна никогда не полюбит; но ведь в том далеком сказочном царстве, о котором идет речь, не один же властный рыцарь живет! Вы сами сказали, что там живут и «мелкие, ничтожные оруженосцы»!.. Ваша ледяная царевна — странная и капризная царевна, государь!.. Она и сама в своем ледяном покое, быть может, многого не требует и, скромно отказавшись от почетной любви и жгучей страсти высокого рыцаря, способна откликнуться на любовь одного из тех мелких и ничтожных оруженосцев, о которых вы только что упоминали.
По лицу императора проскользнула гневная тень.
— Вы считаете возможным такое… увлечение, княгиня? — спросил он.
— А разве в сказочном царстве бывает что-нибудь невозможное, ваше величество? Да и от ледяной царевны чего же можно ждать?.. На то она из снега и льда вся сделана, на то от нее и холодом веет!
Император медленно поднялся с места.
Встала и смелая маска.
— Это ваше последнее слово, княгиня? — серьезно, с расстановкой спросил государь, особенно подчеркивая слово «последнее». — Я уже предупредил вас и еще раз повторяю, что этот разговор между нами более никогда не возобновится. Подумайте серьезно, прежде чем ответить. Вы можете впоследствии раскаяться в излишней поспешности и излишней решимости.
— Я никогда ни в чем не раскаиваюсь, государь!.. По-моему житейскому катехизису, раскаяние — смертный грех!
— Я не задерживаю вас больше, княгиня! — сказал император, овладевая собой и почтительно предлагая руку своей смелой маске. — Прикажете отвести вас к вашему прежнему кавалеру?..
— Не трудитесь, государь, я сама найду его! Он, вероятно, дожидается меня где-нибудь неподалеку.
— А вы держите его в таком строгом повиновении?
— Нет, государь!.. Я и сама повиноваться не умею, и от других никогда не требую повиновения!..
— О последнем я судить не могу, но за первое смело ручаюсь! — холодно улыбнулся император, доводя княгиню до свободного кресла и вскользь замечая неподалеку действительно ожидавшего ее Бетанкура.
Тотчас после этого разговора император уехал из маскарада, а неделю спустя Софья Карловна лишилась той временной пенсии, на которую она, правда, по строгой букве закона, не имела права и которая была ей оставлена только по личному ходатайству великого князя Михаила Павловича.