* * *
Череда дней превратилась в сплошную линию отчаянья. Зоя не считала, сколько времени она лежала на кровати и плакала, думая об отце. Иногда она проваливалась в глубокое тревожное забытье, но снов не помнила. Иногда появлялась Полина, пыталась чем-то кормить ее или давала попить. Зоя через силу делала несколько глотков и вновь отворачивалась к стене. Молчала и не хотела говорить. Лежала, плакала или просто смотрела. И все время думала, что папа скоро вернется.
Полина вышла из больницы. От нового удара, когда она узнала, что Владимир Михайлович арестован, ее спас страх за свою воспитанницу, которую могла поддержать только она.
Когда она пришла к Светлановым, ей открыла Лиза. Имевшая каплю милосердия, она пустила ее к Зое, только просила сидеть тихонечко, не злить хозяйку. Если бы не Полина, девочка, наверное, умерла бы в своей каморке. В школе Катя сказала, что Зоя больна, и все про нее забыли. Наташа, уже не стесняясь, водила в дом Степана и налаживала личную жизнь. Ей не только до Зои, но и до Полины не было никакого дела. Девочка лежала уже почти месяц. Полина выхаживала ее, кормила с ложечки, и однажды весенним утром Зоя выбрала жизнь.
Москва. 200... год
На дне рождения Гриши народу было много. Слишком много для такой маленькой квартиры. Сигаретный дым стоял сизым туманом. Громыхала старая A-ha, заглушая разговоры. Но всем, похоже, было по барабану. Гости разбились кучками и общались, стараясь перекричать музыку. На краешке стола стояли закуски «проще не бывает» – сыр, колбаса, овощи, фрукты. Основное пространство занимали поднос со стаканами и рюмками, а также горячительные и не очень напитки. Под столом разместились пакеты с соком и бутылки с водой.
Стас мало кого знал лично. Некоторые лица были знакомы по институту. Катя же не знала никого, кроме пары человек. И поэтому, когда Гриша стал просить выйти курить на лестницу и открыл окно проветрить квартиру со словами: «Ребят, в комнате не курите больше, сейчас Ладка с пузом придет», – она сразу не поняла, о ком идет речь. Может, из Гришкиных баб кто беременный, с него станется. И лишь потом, когда она увидела вошедших Сергея и девушку с фотографии в его квартире с большим животом – все стало ясно.
– О, Катюш, и ты здесь. – Сергей будто ничуть не удивился. Она даже ответить не успела, он уже не смотрел на нее и занимался Ладой. Ему и не нужен был ее ответ.
У них будет ребенок. И Сергей не против. Наоборот, как он ухаживает за ней, как смотрит. Стало невыносимо больно, когда он положил Ладе ладонь на живот и говорил ей что-то ласковое, улыбался, глядел в глаза. Нет, Катя не желала ей зла, не завидовала. Это просто была боль, засевшая занозой в душе навсегда. Боль по потерянному малышу, по утраченной любви. И никакие другие радости мира не смогли бы вынуть эту занозу. Увиденное напомнило обо всем, расшевелило деревянную колючку, растревожило рану.