Катю заботливо под локотки довели до заветной комнаты. Уложили на диван. Подложили подушку, укрыли пледом.
– Лежи, моя хорошая, – заботливо подтыкала тетя Таня клетчатое одеяло. – Ну пойдем, пойдем, Гришенька. Пусть поспит. – Девушка прикрыла глаза, и они тихонько вышли из комнаты.
Катя боялась шелохнуться. Как хотелось ей здесь побывать. И при каком странном стечении обстоятельств она сюда попала! Сколько раз она пыталась себе представить, как он живет. Теперь у нее есть возможность это увидеть, стоит только открыть глаза. Досчитать до десяти и открыть. Нет, до двадцати. Такое простое движение, а как трудно решиться сделать его. Она знала, что боялась увидеть. И знала, что увидит... Восемнадцать, девятнадцать, двадцать. Так и есть... Сразу на тумбочке возле кровати в красивой рамке большая фотография. Оба улыбаются на фоне каких-то елок. Катя откинула плед, села, взяла фото в руки, стала рассматривать. А она симпатичная, эта Лада. Высокая. Совсем другая. На загорелой шее красивые золотые цепи. У меня таких никогда не было, да к тому же столько. Белая открытая майка без рукавов еще больше подчеркивает загар. И очень большая грудь, а у меня маленькая. И сама я маленькая-маленькая. Как уверенно она улыбается. И Сережка тоже улыбается. Хорошо им. А мне плохо, господи, как же мне плохо. Почему? Почему так случилось? За что мне это? Что я сделала?
Слезы закапали на стекло, защищавшее радостные лица на снимке от этой сырой печали. И они, защищенные, продолжали улыбаться. Катя вытерла рукавом растекшиеся прозрачные кляксы, поставила счастливцев на стол. Встала, почувствовала пьяную тяжесть в ногах и в теле, огляделась. У окна стояло трюмо. На боковых зеркалах пришпилены лампочки-прищепки. Бутылочки с духами, баночки с кремами, помады, тени и тушь. Красивая деревянная шкатулка. Катя приподняла крышку. Цепочки, браслеты, кольца. Красивые, блестящие камни. На спинке кресла пристроились рядышком два больших уютных махровых халата. Белый и синий. Да, Лада тут не один день жила и не просто так. Катя забралась на кресло, сгребла в охапку синий халат, уткнулась в него, почувствовала знакомый любимый запах и тихонечко заскулила в мягкий теплый воротник, покачиваясь туда-сюда и задавая себе один и тот же вопрос: «Почему?»
Печальные объятия с халатом расстроила длинная телефонная трель, и голос Татьяны Петровны, слабо приглушаемый тонкой стеной пятиэтажки закричал, видимо Грише: «Сереженька доехал!» Катя вскочила. Как сделать так, чтобы никто не заметил, что она подслушивает. Тетя Таня уже говорила с кем-то, кричала: «Говори громче, плохо слышно. Как добрались, спрашиваю?» Раз помехи, никто ничего не поймет. Катя осторожно подняла трубку и услышала Сергея.