Идя в задумчивости по совсем уже темному дальнему ряду, еле освещаемому чахлым фонарем, Катя вдруг услышала разговор и остановилась.
– Не возьмете щенка?
– Денег не даю.
– Да без денег. Так.
– А коли так, сувай в ящик.
Катя обернулась. Тетка в телогрейке и повязанном по-деревенски шерстяном платке пыталась запихнуть в сетчатый ящик долговязого щенка. Запойного вида дед держал поднятой крышку. Щенок упирался и пытался вылезти наружу, грозя раздавить длинными телячьми лапами других собачьих малышей, которые уже мирно спали, но пробудились от неожиданного вторжения.
– Давай, давай, милый, полезай. Ишь, не хочет, – уталкивала его баба в платке. – Я-то сама дворничиха. Недалеко тут прибираю. В подъезде пригрелась одна в прошлую зиму, да так и осталась. Привязалась я к ней. Выходила, молоком поила. Помирала собачка-то. Хорошенькая такая. Марусей ее назвала. Так пропала она недавно, а потом принесла. Троих. Потопить не могу. Двоих добрые жильцы взяли. А третьего куда. И так некоторые недовольны, что приблудная собака в доме живет, будто детей укусит. А она сроду никого не кусала. Ласковая такая.
Сына Маруси уже упаковали в ящик, и он, обдирая лапы и зубы, пытался прорвать железную сетку. Другие собачки снова приняли прежние позы калачиком и заснули.
– Ну что ж ты, милой? Все так и будешь рваться?
– Ничего, порвется да перестанет. Они, коли их не кутятами приносят, все поначалу так, а потом ничего.
– Ну успокойся, милой. Успокойся. Возьмут тебя добры люди.
– Хорошо, коли возьмут. А коли нет, так мне придется на душу грех брать. Сами потопить не могут. Несут мне, вошкайся тут с ими. Вон сегодня ни одного не взяли. Торчу на морозе. А выгоды нема. Я-то по доброте душевной. На хлеб дадут, и будя. Сам на пенсию живу, так и этих троглотов кормить надо. А где деньги? Вот больших и топишь. А че с ними. Деньги-то где? Кормить, прибирать... Никто и не возьмет ни за рупь. Маленьких еще прибирают. А большой, да дворовый, кому нужен-то.
Щенок устал и, приткнув морду к сетке, тихонько поскуливал.
– Ой, пойду я. Сердце-то не камень. А то заберу. А нельзя. Жильцы, порядок. И так одна уже ждет, Маруська-то моя... – Говоря сама с собой, тетка ушла, только однажды повернувшись.
– Дедушка.
Собачник повернулся.
– Папирос нету.
– Мне не надо.
– А коли не надо папирос, так чего? Денег, что ли?
– Щеночка хочу купить.
Старик подозрительно прищурился. Открыл крышку:
– Выбирай.
– Я вот этого. Большого.
– На бутылку дашь?
– Да-да, конечно. – Катя порылась в кошельке, достала все имевшиеся бумажные деньги. Дала деду.