* * *
Засунув руки в карманы, Паша медленно шел по темной улице, и безрадостные мысли крутились в его голове. Если то, что говорит Катя, правда, не видать ему ее, как собственных ушей. Здесь он только может постараться сделать все, чтобы она была с ним. Ясно одно – эти игры с Зоей надо прекращать. Завтра же он все ей скажет. Как бы Катя к этому ни отнеслась.
* * *
Он знал, что разговор будет тяжелый. Но, когда Зоя открыла дверь и он увидел ее глаза, мгновенно наполнившиеся счастьем, горло его сжалось, и он понял, что может случиться так, что он вообще не выдавит из себя и слова. Она пригласила его в гостиную. Владимира Михайловича не было. Няня, выскочившая на неожиданный звонок, сделала вид, что ничего не слышала, и тихонько вернулась на кухню. Паша, не раздеваясь, зашел, взял Зою за руку и решительно сказал:
– Зоя, нам надо поговорить.
– Да, конечно. Только я сделаю тебе чаю и бутербродов. Хочешь бутерброд? У нас есть.
– Да нет, Зой, прошу тебя. Я ничего не хочу. – Он почти силой усадил ее на диван.
Она неуклюже плюхнулась на скрипнувшие пружины. Он встал перед ней на колени и взял ее красноватые ладошки с немного потрескавшейся кожей в свои. У Кати такие гладкие, бархатные руки, подумал он машинально.
– Зоинька, прости меня. Я должен сказать тебе... – Он поднес ее сухую ладошку к своим пересохшим губам и осторожно поцеловал.
– Паша, за что. За что простить?
– Прости, пожалуйста, Зоя. Пойми меня. Ты очень, очень хорошая. Очень. Но я не люблю тебя. – Он произнес самую главную фразу, и стало легче. – Я люблю другую девушку. Я должен был сразу тебе сказать. Я думал, ты сможешь со мной дружить. Но ничего не получилось. Ты мне нравишься, но только как подруга. Мы можем с тобой дружить долго. Всю жизнь. Если ты, конечно, захочешь. Если ты сможешь меня простить.
Зоя сначала не понимала, а потом стала такая жалкая. Ее плечи, и без того круглые, ссутулились, и вся она стала похожа на маленькую сморщенную старушку. Она низко опустила голову, и слезы закапали ей на толстые стекла очков, делая мир вокруг расплывчатым и далеким. Пашин голос пробивался к ней будто сквозь вату, и она чувствовала себя в этот миг самым несчастным, самым заброшенным существом на свете. Все, о чем она мечтала, рассыпалось в секунду, превратилось в прах, облачилось в страшные слова «не люблю», «люблю, но другую», «прости, если сможешь», и еще она услышала «я ведь никогда тебе ничего не обещал». Ничего не обещал.
А как же записки, а как же день рождения, на котором они так долго танцевали? И это означает дружбу? Зоя рыдала, сидя на диване, ничего не видя вокруг, не слыша Пашу. Потом ее поили водой, укрывали пледом. Няня ласково гладила по голове, говорила какие-то успокаивающие слова. И Зоя заснула.