Они очень отощали, бедняги, а один долго не верил, что мы свои, ругался и хотел даже отстреливаться. Потом сказал:
— Если финны, все равно подорвусь, имейте в виду.
Сердитый!
Фамилия связиста Ильяченко.
— В шесть часов после войны, связист Ильяченко, в шесть часов под аркой Главного штаба.
Вот мы пошли в баню: Анна Марковна, я, Капа, Варя, Тася — вся наша землянка.
А баня у нас не в землянке, а в такой палаточке. Полупалатка, полупостройка. Разделись. Анну Марковну холодной водой плескаем, подняли страшный тарарам. Кана обожглась и кричит:
— Родионов, давай похолоднее. С ума сошел?
Родионов — это у нас боец, который автодушевой установкой заведует.
Он тоже снаружи кричит что-то, а что — не слышно. Потом все наладилось, вода пошла нормальная, мы головы моем, обсуждаем, у кого какая фигура. У Капы ноги слишком длинные, а у Вари слишком короткие. У Таси плечи слишком покатые.
— А у меня? — спрашивает Анна Марковна и становится в позу, как статуя.
Мы собираем консилиум и выносим решение — надо вам, Анна Марковна, немного похудеть.
В это время как загремит что-то, как завоет! Анна Марковна сразу на корточки и так на четвереньках в угол. Мы все тоже кто куда, А Тася кричит:
«Девушки, налет!»
Оно опять как даст! Щепки летят, железа кусок упал, дым — и сразу загорелось! Анна Марковна кричит:
— Девушки, по щелям!
А все голые. И на дворе снег идет. Вот ужас! И одеться нет никакой возможности. А уж Тася наша дверь отворила и на улицу как побежим: длинная, красивая, пар от нее так и валит. А за ней Анна Марковна — скок-скок, как лягушка. И эмалированной миской голову прикрывает — хитрая…
Потом Капа, потом я, потом Варя!
Конечно, ничего не соображаем.
А самолет-то давно улетел. Пока разобрались хохоту было, глаза невозможно людям показать. Ведь мы голыми-то в щель попрыгали, в снег. И хоть бы кто простудился.
Потом наш философ Шура Зайченко заметил следующее:
— Женщины, когда они без мужчин, очень легко поддаются всякого рода массовым психозам. В данном случае был психоз страха. И повальное заражение психозом.
За эту мысль Тася дала Шурику пересохшую конфету «Киска». Шурик у нас сластена.
Понимаешь, какая штука, я сам не понимаю, как это было. То есть, Наташа, я не могу дать себе всесторонний отчет. Психологически это для меня самого загадка. Ты ведь знаешь, что я по природе своей нехрабрый человек. Быть может, даже трусоватый. В общем, я не совеем ярко выраженная фигура волевого командира.