Есть вопросы, которые всегда увлекали идейную молодежь — когда больше, когда меньше. Чем сильнее надежды на осуществление мечты, тем шире духовное движение. Таким исполненным надежд временем был 1917 год. Тогда молодежь не оставалась сторонним наблюдателем событий. Последовавшая затем оккупация загнала молодежное движение в подполье, что лишь усилило его жизненность. Пришла „освободительная война“ — молодежь поспешила на передовую линию, готовая умереть за родину. Но с войны молодежь вернулась уже не однородной. Одни прониклись царившим там духом, невольно подчинились ему, стали „реалистами“. Мозг и сердце других с самого начала не вынесли этого потрясающего опыта. Но и те и другие после возвращения с войны были ввергнуты в разрушительную атмосферу казармы. Первые все больше и больше грубели, вторые замкнулись в себе, ожесточились, разочаровались, не в силах вынести противоречий между мечтой и действительностью. Как первым, так и вторым при соприкосновении с суровой реальностью прежние мечты стали казаться нежизненными и хрупкими. Они начали искать забвения в разного рода увеселениях и развлечениях.
С той поры наше буржуазное молодежное движение утрачивает цель и становится бессодержательным. С внешней стороны все вроде бы в порядке. Союзы объединяются, материальные дела приводятся в порядок, проводятся съезды. Но внутри нет содержания. Этические интересы угасают. Единственным художественным увлечением остаются, пожалуй, певческие хоры — главным образом, благодаря энергичным руководителям».
Кроме моей статьи в этом же номере журнала была помещена статья либерального поэта Ар. А., в которой делалась попытка показать истинные причины бунтарства молодежи, вскрывалась порочная организация системы обучения в эстонской школе.
«Эстонская школа стала учебным заведением, умерщвляющим дух, — говорилось в этой статье. — В этом повинно как министерство просвещения, так и подавляющее большинство учителей. Никого не волнует проблема будущего нашей молодежи. Министерство, состоящее из партийных карьеристов и неучей, разводит бюрократию, оно лишено инициативы и живого духа; учителя, в большинстве своем являющиеся псевдоучителями, — пекутся о повышении своего жалованья и спекулируют учебниками. Идейно-программная сторона школы еще более убога, чем прежде. Из школьной программы царского времени заимствованы почти все предметы и к ним добавлено множество „отечественных“ — вплоть до изучения эстонских псевдоклассиков и изготовления ножей…
Так живой ум в школе притупляют, из человека делают вещь, которую затем превращают в посредственность, в механического чиновника. Царское самодержавие требовало от школы лишь чиновников; талантливые, живые, инициативные, способные критически мыслить люди были ему не нужны. Его примеру следует и демократическая Эстонская республика…