— Я не понимаю. Как вышло, что ты жив? Почему ты тут?
Почему Бэрронс пережил его смерть? А он ведь пережил. Я была там. И тоже ощутила потерю, которая напоминала мои чувства к Алине.
«Вернись, вернись! — хочу я закричать. — Еще хоть миг. Еще одна улыбка. Еще один шанс все исправить». Но его нет. Его нет. Куда он исчез? Что случается с душой, когда она покидает тело? Ушел ли он куда-то или, будь все проклято, просто исчез?
— Как ты здесь оказался? — удивляюсь я.
Мальчик говорит со мной, но я не понимаю ни слова. Этот язык давно мертв и забыт. Но я слышу мольбу в его голосе. И улавливаю слово, похожее на «ма-ма».
Подавив всхлип, я тянусь к нему.
И когда я просовываю руки между прутьями, обнимая маленькое обнаженное тело, темноволосая голова припадает к ложбинке, где мое плечо соединяется с шеей, клыки прокалывают мою кожу, и прекрасный маленький мальчик вырывает мне горло.
Умираю я долго.
Гораздо дольше, чем должна бы.
Я умираю медленно и больно. Я несколько раз теряю сознание и удивляюсь, приходя в себя. Меня бьет лихорадка. Кожа на шее немеет, но рана болит, словно пропитанная ядом.
Кажется, половина моей шеи осталась в огромных челюстях.
Ребенок начал изменяться в тот миг, когда я обняла его.
Я смогла вырваться из сверхъестественно сильной хватки и отползти от клетки прежде, чем превращение завершилось.
Но было слишком поздно. Я сглупила. Мое сердце превратилось в сердце Бэрронса, и при виде плачущего мальчика я стала сентиментальной. А я ведь видела цепи, засовы, барьеры, которыми Бэрронс защитил ребенка.
Точнее, защитил мир от этого ребенка.
Я лежала на полу каменной комнаты и умирала. Я снова потеряла ощущение времени, а затем очнулась.
И смотрела, как мальчик становится ночной версией монстра Бэрронса. Черная кожа, черные рога и клыки, алые глаза. Убийственное безумие. По сравнению с ним монстр Бэрронса в Зеркалах был образцом разумности и спокойствия.
Изменяясь, мальчик непрерывно вопил, мотал головой из стороны в сторону, брызгая на меня слюной и кровью, прожигая дьявольскими глазами. Он хотел запустить в меня зубы, встряхнуть, выпустить из меня кровь. Метка Бэрронса на моей голове ничуть не уменьшила его кровожадности.
Я еда, а он не может меня достать.
Он трясет прутья клетки и воет.
Вырастает до трех метров.
Вот чей рев я слышала под гаражом. Вот кто выл, когда я смотрела на Бэрронса поверх крыши автомобиля.
Это выл мальчик, запертый здесь навсегда.
Теперь, когда с кровью из меня вытекала жизнь, я поняла, почему Бэрронс вынес тогда из Зеркала труп женщины.
Ребенка нужно было кормить.