* * *
Гавриил Сергеевич Ламочкин после продолжительной болезни вчера тихо скончался в три часа пополудни, о чем семья покойного с глубоким прискорбием извещает знакомых.
— Ты иди сзади, — сказал Фролков. — Отстань шагов на десять. Я сам с ним потолкую.
Малахов судорожно сглотнул, кивнул головой.
Осторожно они крались за вышедшим из дома чубатым парнем. Когда шли по тихим, залитым тополиным пухом переулкам, Фролков вдруг ускорил шаг, сунул руку в карман и стал догонять. Фигуры их мелькали и качались перед Николаем; дыхание его прерывалось, в голове звенело.
Идущий впереди оглянулся, пошел быстрее. Федька окликнул его:
— Эй, ресефесер! Постой, постой!
А Баталов в это время, вышвыривая на землю туго забившие карман сушки, пытался добраться до револьвера… Револьвер у него был маленький, именной, и он, когда ходил без пиджака, обычно клал его в карман, сверху прикрывал записной книжкой, чтобы не видели очертаний оружия. Широкие клеши все быстрей мели мостовую, сыпались сушки… Вот. Пальцы его нащупали ребристую, теплую рукоятку.
«Неуж настигли? — лихорадочно выстукивал мозг. — Это они меня возле „Медведя“ зацепили, неспроста ожгло — почуял их, сволочей… А может, все-таки скокари случайные, гоп-стоп?.. Если Черкизовы ребятишки — значит, дал я маху… Где? Теперь неважно… Как бы после меня кто-нибудь так же не сгорел…»
И, оставив револьвер, он рванул из кармана записную книжку. Распахнул на середине, выдрал листок и сунул под рубаху, на голое тело. Так же на бегу застегнулся, кинул руку в карман, выдернул ее, повернулся…
Малахов увидал в сумерках, как парень внезапно остановился. Страх облил душу. Он сделал рывок из последних сил, надеясь все-таки настичь Фролкова и ударить по ногам, но уже раздался резкий треск, и стоящий впереди подпрыгнул, скорчился…
Настигнув Баталова и нащупав стволом висок на бьющейся об землю голове, Фролков выстрелил еще раз. Чубатый откинулся на спину и затих. Малахов, шатаясь, подошел к Федьке. Тот обшарил и со злостью пнул труп:
— Опередил я его все-таки, не дал выстрелить. От меня еще не уходили, так-то… Легавый, сволочь! Теперь — тикать надо, а то народ высыплет — опасно!
— Н-не… не могу я… отпусти… — хрипел Николай.
— Я дам — не могу! Ты что, очумел? Держись за меня, что ли… гундосишь тут…
Сунув по карманам револьвер и записную книжку убитого, Федька закинул руку Малахова себе на шею и, тяжко ступая, потащил его в темень дальних переулков.
Плутали по ним долго, с полчаса. Бандит заметал след. Николай уже очнулся и шел сам, трудно дыша и всхрипывая.
Когда вышли на булыжную мостовую, обтекающую маленькую приземистую церквушку, Фролков остановился и сказал: