– Я от корки до корки изучил его досье. Гудмэн водрузил очки на переносицу, задумался.
– Но это же полтонны бумаг! Зачем?
– Дело Кэйхолла меня словно околдовало. Я наблюдал за ним годами, читал все, что попадалось под руку. Вы спрашивали, почему я выбрал “Крейвиц энд Бэйн”… Так вот, откровенность за откровенность: с самого начала я горел желанием взять это дело на себя. Фирма ведет его pro bono уже восемь лет, если не ошибаюсь?
– Семь, но они похожи на двадцать. Общение с мистером Кэйхоллом – штука не из приятных.
– Охотно верю. Особенно если учесть, что почти десятилетие он провел в одиночке.
– Лекции о жизни за решеткой можете читать другим, мистер. Вы в тюрьме-то когда-нибудь бывали?
– Нет.
– А я сподобился. Я видел камеры смертников в шести штатах. Когда во время нашей беседы Сэма Кэйхолла приковывали к ножке табурета, он осыпал меня ужасными проклятиями. Это нераскаявшийся грешник и законченный расист, ненавидящий окружающих. Он и вас возненавидит… если вы встретитесь.
– Я так не думаю.
– Вы юрист, мистер Холл. А юристов Сэм ненавидит больше, чем чернокожих и евреев, вместе взятых. Почти десять лет он смотрит смерти в лицо, считая себя жертвой заговора злокозненных адвокатов. Он два года мечтал отправить нас ко всем чертям. Время, затраченное на то, чтобы удержать его среди живых, обошлось фирме в два миллиона долларов! Но старого пердуна это не удовлетворило. Сколько раз он отказывался от встречи с нашими людьми, когда те специально приезжали в Парчман! Он рехнулся, мистер Холл. Подыщите себе что-нибудь другое. Как насчет преступлений против несовершеннолетних, а?
– Благодарю покорно. Меня больше волнует проблема смертной казни. Я одержим мыслью о деле Кэйхолла, скажем так.
Гудмэн поправил очки, откинулся к спинке кресла, провел ладонью по хрустнувшему крахмалом полотну рубашки.
– В чем же, позвольте спросить, причина вашей одержимости?
– Уж больно необычна история этого Сэма, разве нет? Ку-клукс-клан, движение за гражданские права, террористические акты, кровь невинных детей. Тот период времени богат на события. Казалось бы, далекое прошлое, но миновало-то всего двадцать пять лет. У меня волосы дыбом встают.
Под потолком медленно и беззвучно вращались лопасти вентилятора. В напряженной тишине прошла минута, затем другая. Сев прямо, Гарнер Гудмэн уперся локтями в стол.
– Мистер Холл, приветствую ваш интерес к работе pro bono и спешу уверить: ее у нас очень и очень много. Рекомендую только найти другой проект. Тот, что вы выбрали, не подходит для спектакля, который ставят студенты-старшекурсники юридических факультетов.