Никто не слушал Никиту, его торопили, подвигая на какие-то действия, по всей видимости неприглядные, так как велели раздеваться и побыстрее, и даже, чтобы ускорить процесс, дернули рубашку из-под свитера. Никита рубашку не отдавал, таращил глаза и крутил головой. Тогда одна девица с фанатично сжатыми губами сунула ему под нос довольно большое зеркало, велела держать и нацелилась на него мягкой кисточкой в розовой пыли, а вторая, длинная жердь, начала трепать его за волосы и мазать липкой гадостью.
То, что получилось, Никите не понравилось, и девице, вероятно, тоже не слишком, потому что она завопила:
— Да что за дрянь! У него волос-то нет почти, все сострижено! Парик давайте! С локонами!
Парик принесли моментально — светло-желтый, свалявшийся и, по мнению Никиты, явно женский. Это было последней каплей, и Никитушка перешел к активному сопротивлению, а девицы, числом три, пыхтели, краснели, висли у Никиты на руках веригами, нацеливались по очереди нахлобучить на него дрянной парик и держали его мертвой хваткой, чтобы не упустить. И еще визжать и причитать принялись разноголосицей.
Должно быть, на визг из-за альковного занавеса выскочила Даша, почти неузнаваемая в просторном чепчике с обвисшими желтыми кружевами и с какими-то множественными атласными рогами и в пышном платьице из расползающейся марли с наляпанными цветочными аппликациями, из-под которого выглядывали смешные панталончики с рюшами. Она оглядела сумасшедшим глазом мизансцену, набрала воздуху в грудь и завопила в свою очередь:
— Девицы! Одурели! Это не тот! Отпустите вы его! Где вообще режиссер?! Куда он смотрит?! Нода-а-аррр!!! Ты где-е?! У нас Ансельма как не было, так и нет! Сам Ансельмом будешь!
— Я буду Архивариусом, Даша, — послышался спокойный голос Нодара из-за ширмы, отгораживающей угол, — Архивариусом и режиссером. И этого мне вполне достаточно. Я не многостаночник какой-нибудь, я творческая личность. Это только ты способна одновременно изображать и Веронику, и Серпентину. И они у тебя, я уже говорил, делал замечание, получаются одинаковые, — сказал Нодар, вылезая из чуланчика с костюмами и реквизитом. — Если Ансельм не явился, другого найдем. А пусть бы даже и его, — кивнул Нодар на Никиту. — Здравствуй, Никита. Как хорошо, что ты пришел.
— Привет, Никита, — во весь рот улыбнулась Даша и помахала ему чепчиком, который сдернула с головы, обезобразив прическу. — У нас тут и театр, и кино, — указала она на дремлющую на маленьком столике кинокамеру. — Как тебе актерская карьера? Мы тут Гофмана играем, Эрнста Теодора Амадея.