— Ну и зря, мама. Потому что все вранье. Все вранье от начала до конца. Я только что узнал. Был в клинике.
— Что?!
— Случайно получилось. Встретил старого приятеля и узнал и про диагноз, и про то, что все вранье.
— Не понимаю, Вадик! — разволновалась до дрожи в руках Аврора Францевна. — Я не понимаю, что ты хочешь сказать…
— Пойдем к нему. Не спит? Я все объясню, мама. А потом, наверное, убью Сеньку Шульмана. И жалею, что по малодушию своему не врезал заодно и Славке. Компромат он копит. Ах ты! И столько денег воруют у несчастных людей! Откуда у вас деньги на такое лечение?
— Вадик!
— Откуда, я спрашиваю?
— Светочка помогает, — пролепетала Аврора Францевна, — она успешная музыкантша. Гонорары… Вадик, а…
— Идем к папе, — перебил Вадим Михайлович, — и я все вам расскажу, дорогие родители.
Михаил Александрович встретил их взглядом строгим и высокомерным, как у матерого орла. Словно с ледяной вершины смотрел Михаил Александрович, с трудом скрывая горечь и разочарование, накопленные за много лет. Иголку капельницы он выдернул сам, трубочка повисла, покачивалась, и раствор из нее капал на пол. Уже маленькая лужица натекла.
— Миша! Вадик приехал, — повысив голос, потому что за стенкой грохотало, сообщила жалобным голосом Аврора Францевна. Жалобным, так как ясно было, что Михаил Александрович зол, разобижен до смерти, стыдится своей слабости и ненавидит Вадьку.
— Папа, — сказал Вадим и поперхнулся на приветствии, таким слабым и больным выглядел Михаил Александрович. Вадим как был, в плаще, присел у кровати. — Папа, здравствуй.
— Тебя никто не звал, — с минуту помолчав, выдавил из себя Михаил Александрович. — Скоро похороны, и мне будет все равно, кто там явится. Тогда и являйся. О чем вы там шептались в прихожей с матерью? Какой мне гроб выбирать? Так я скажу. Фанерный, с кумачом. Дешево и сердито. И на Смоленское меня. К матушке Марии Всеволодовне. Если вам, конечно, не очень сложно. Отпевать не следует — моды не блюду, не крещен и не верую. Засим все. Счастливо оставаться.
— Папа, не торопился бы ты в фанерный с кумачом. Похороны отменяются. Тебе еще жить и жить. Все вранье. Вранье — этот твой долбаный диагноз. Что тут тебе вливают? — посмотрел Вадим на перевернутую бутылочку в держателе капельницы. — И сколько уже влили? — нахмурился он.
— Через день, с небольшим перерывом, вот уже два месяца почти, — сказала Аврора Францевна. — У Миши уже вен нет, один сплошной синяк.
— Убью Шульмана, — проскрипел Вадим. — Это не лекарство, мама и папа, это… чтобы было понято, это полная фигня. И если ты, папа, за два месяца в своем возрасте от этой фигни не загнулся, то запас здоровья у тебя гигантский. До ста лет проживешь и даже больше.