Утверждают, что в этом бою господин император совершил подвиг, о котором будут помнить веками. Говорят, что в этом бою один из врагов сопротивлялся особенно мужественно. Император одним ударом отсек ему голову и шею, вместе с плечом, рукой и частью бока, причем несмотря на то, что враг носил кирасу. При этом горожане, и те, кто был свидетелем этому, и те, кто услышал об этом от других, исполнились такого страха, что оставили мысли о сопротивлении.
Когда река стала нашей, крестоносцы расположились лагерем вокруг города и могли свободно использовать фруктовые сады, за которые так упорно сражались, а также реку. Горожане были изумлены и численностью наших войск, и их храбростью. Они стали беспокоиться о своих людях, равно как и том, смогут ли они противостоять нам. Они опасались неожиданного нападения и не считали себя в безопасности, учитывая то, какими храбрецами наши люди показали себя в предыдущих сражениях. Они посовещались и, с изобретательностью, характерной для тех, кто живет в нужде и лишениях, решили прибегнуть к отчаянным мерам. Во всех частях города, выходящих на наш лагерь, они возвели высокие массивные барьеры, надеясь, что, пока наши люди будут сносить преграду, они сумеют скрыться в противоположном направлении вместе с женами и детьми. Наши люди понимали, что, если Божья милость пребудет с нами, очень скоро город окажется в руках христиан. Но иначе решил Тот, кто «страшен в делах над сынами человеческими»[151]. Город, как мы уже сказали, пребывал в отчаянии, и горожане не имели надежд ни на сопротивление, ни на спасение. Они собирали вещи и готовились к бегству. Тогда, за грехи наши, они начали играть на человеческой жадности. Используя деньги, они решили покорить сердца тех, с чьими телами не могли справиться. Они очень ловко уговорили некоторых наших князей, пообещали и доставили им внушительную сумму денег за то, чтобы те сняли осаду. Они предложили этим князьям роль Иуды. Ослепленные подарками и обещаниями, ведомые жадностью, корнем всех зол, эти князья решились на преступление. Нечестивыми предложениями они убедили королей и лидеров пилигримов, исполненных веры и стараний, уйти из садов и отвести армию на другую сторону города. Чтобы замаскировать свой заговор, они сказали, что с другой стороны Дамаска, выходящей на юг и запад, нет ни садов, ни рвов с водой, ни рек, которые помешали бы подходу к городским стенам. Стена там – так они сказали – низкая и сделана из обожженного на солнце кирпича. Она не сможет выдержать атаку. Там – так они утверждали – не нужно будет ни больших сил, ни военных машин. В первой же атаке стена будет снесена голыми руками, и станет вовсе не трудно ворваться в город. <…>