— Глеб! Глебчик! Ныряй, здесь так здорово!
И поплыла.
У Рамзеса едва не подломились руки, ведь в прежней жизни его звали Глеб, но девушка кричала не ему. Мужчина прошагал по мосткам, сел на краешке. Рамзес смотрел ему в спину, и сердце, привычное ко всякому, начинало разгоняться.
— Инга, черт, простудишься!
В голосе парня не слышалось ни страха, ни даже беспокойства. Скорее ревнивое восхищение.
— Боишься? — фыркнула девушка и легла на спину.
Рамзес едва не застонал от желания хотя бы коснуться теплой женской кожи. Парень замешкался; стало понятно, что ему и впрямь не хочется в эту холодную черную воду.
— Испугался, трусишка, — дразнилась Инга, и Рамзесу захотелось спихнуть растяпу с мостков.
Парень сполз в озеро, придерживаясь за доски руками, окунулся и по-собачьи затряс головой. Увидел сталкера и заморгал, не успев испугаться и даже осознать.
Сердце застучало очередью. Это я, понял Рамзес. Такой, каким стал бы, останься в той, другой жизни. Ухоженный, нерешительный, с гладкими руками офис-менеджера. Без единого седого волоса и со шрамом только от аппендицита. Зато с выражением телячьего счастья на упитанной ряшке.
— Глебка, ну же! — позвала девушка особым голосом.
— Иди! — шепотом скомандовал Рамзес, и фантом послушался, оттолкнулся от мостков…
Рамзес зажмурился, прогоняя наваждение. Открыл глаза.
Ночь, темень. В воде покачивается тело погибшего сталкера.
Никого больше, лишь Зона вокруг.
Красивое имя — Инга…
2
Удилище пришлось искать. Его утащили, пока Зона развлекала сталкера миражами, и едва не затянули в воду. Сталкер долго шарил в прибрежных камнях, нашел и вытравил податливый шнур.
Наживку сняли вместе с гранатой.
Чисто сработано! Рамзес ощупал ровнехонький срез, какой не всяким ножом сделаешь, и смотал остатки шнура. Интересно, гранату этот ублюдок переварит?
К неудачам сталкер относился философски, на пустые эмоции не тратился. Он, не мешкая, обследовал заросли и срубил у основания внушительную хворостину. Раздвоенный конец заострил, образуя багор.
Ночь не заметила его суеты. Наглая озерная тварь временами плескала, но, кажется, не приближалась. Выше, над песчаным откосом, начинались строения деревни Куприяновки, и там жили; Рамзес чуял песий дух и, возможно, кровососа. Но и там не шумели, не гавкали, не визжали, собирая облаву на чужака.
Зона пережидала ночь, таясь в злобном оцепенении. На большой земле говорили, что с орбиты это место выглядит, как черная дыра в окантовке яркой от прожекторов отсечной полосы. Рамзес не верил. Знал, что десятки убежищ и сотни костров запятнали дыру оспинами света.