Рассказывают: однажды с поля он ехал с возом сена. В дороге его застал дождь, и на колеса стала налипать грязь. Лошадь спустила отяжелевшую арбу в балку, а на горку — покрутила хвостом, подергала, и ни с места. Тогда он отпряг ее: «Волки тя ешь!» — и, взявшись за оглобли, вытащил сам. А еще был случай, когда сломалось колесо под воловьим возом — ехал со снопами. Он подлег под арбу, приподнял угол и, сбросив сломанное колесо, надел другое.
Этот силач теперь легко покачивал руками, будто рожь косил, и большеуличные никли целыми пачками, ложились к нему под ноги. Увидя улыбающегося Федора, он тоже раздвинул прокуренные усы и ощерил редкие лошадиные зубы.
— Ну, чего ж… стукнемся али как? — хриповато и спокойно сказал он.
Если Федор всегда шел напрямки и в открытую, то Пашка умел хитрить, хотя сражался вполне честно, самоотверженно и по всем правилам. Он знал, что одолеть Моисеева обычным путем им не под силу: тот и вблизь их к себе не подпустит. Тогда Пашка пошел на хитрость: подождал, пока Федор один приблизился к Моисееву на удар, а тот уже занес кулак величиной с недозрелый арбуз, — волчьим броском, непредвиденно для Моисеева, ринулся к нему на грудь. По многолетней практике Пашке хорошо было известно, что сразить противника без дистанции нельзя.
Пока Моисеев отталкивал Пашку, освобождая себе руки, Федор откинулся назад и со всей силой приложил кулак к его стальным ребрам. Моисеев захрипел каким-то нутряным хрипом и, потемнев лицом, упал на колени. Но тут же вскочил, и Пашка неожиданно оказался верхом на нем, обняв ногами его толстую шею. Десятки рук из-за Моисеева потянулись к Пашкиной спине. Федор испугался: по законам драки, нележачего — бей сколько влезет. Так «ловят» в стенах, когда мстят: одни держат, чтоб не упал на землю, другие бьют. Федор мотнул головой, сбрасывая надвинувшуюся на глаза шапку, напрягся и, не щадя себя, ткнул Моисеева в грудь. Он ткнул его лбом, с разбегу, как дерутся бараны. Моисеев из-под низу щелкнул его кулаком в лицо и вместе с Пашкой повалился в толпу. Тут же упал и Федор, чувствуя, как в ослепленных глазах брызнули искры. Хомутовская стена надвинулась на них, полезла, и большеуличные, потеряв опору, начали отступать.
Когда через Федора в последний раз мелькнули чьи-то большие подшитые валенки, он приподнял голову и хотел было привстать. Но вот под пах пришелся резкий пинок, и он вздрогнул.
— Куда смотришь, раззява, рас!.. — вспылил Федор и быстро повернулся. Ударный конец фразы он хотел неосторожному кулачнику метнуть в лицо — думал, что это кто-нибудь нечаянно. Но подле никого не было. В толпу, нагоняя отставших, бежал, согнувшись, Трофим Абанкин. «Ах ты гадина! — Федор заскрежетал зубами. — Ведь это он постарался…»