Когда Любушка с Верочкой, одетые в одинаковые новые платьица, убежали во двор, где Мишка с дедом Матвеем Семеновичем, очень за последние месяцы постаревшим, снаряжали тарантас, Надя оделась сама и хотела уже выйти из комнаты, как вдруг за прикрытой дверью горницы раздались голоса, шаги, и дверь распахнулась.
Надя увидела широкую согнутую спину, загородившую проход. Невысокий, но плечистый мужчина, пятясь, мелко и часто переступая и шаркая сапогами, втаскивал в горницу что-то громоздкое. Охватывал он ношу обеими руками, и ему, видно, было тяжело: рубашка его, стянутая казачьим с серебряным набором ремнем, на горбу сморщилась. За ним показалась вспотевшая и тоже согнувшаяся Настя. Надя уже увидела то, что втаскивали в горницу: это был ее девичий, с немудрым приданым сундук, все это время остававшийся у Абанкиных.
Полинял и обветшал он за эти годы еще больше. На плоской крышке, меж железных полос, еще резче обозначились трещины. И все же вид у него был вполне опрятный: очевидно, перед тем как его везти, к нему приложили руки.
— Куда ставить? Приказывай! — деланно-развязно сказал Трофим и, не опуская сундука, выгнув короткую и словно граненую шею, которую плотно облегал косой разутюженный ворот, глянул через плечо на Надю: в маленьких цепких глазах его под нависшими бровями мелькнуло изумление, но что-то нелюдимое, звероватое было в его взгляде.
— Сюда, сюда давай! Тут вот поставим, — торопливо проговорила Настя, занося сундук со своей стороны к простенку.
Надя быстро подошла к ней. Та, опустив сундук и перехватившись, хотела было придвинуть его поближе к простенку. Но Надя мягко отстранила ее и сделала это сама.
— Что ж меня не кликнула? Надрываешься!
— Ничего, — переведя дыхание, просто сказала Настя, — так бы всегда надрываться, — и скупая улыбка осветила ее бледное худое лицо: она все еще не оправилась от несчастья, постигшего ее полгода назад. — Заканчивай тут да езжай скорей, а то детвора уже галдеж подняла на дворе, — добавила она и вышла из горницы.
Трофим, кончив возню с сундуком, выпрямился, поправил ремень, сдвинувшийся набок, и, отирая платком лицо, повел взглядом исподлобья по горнице. Глаза его задержались на большой, рядом с зеркалом, рамке в ярких рисунках, с которой особенно заметно выступали красные флаги и крупная пятиконечная звезда.
Надя пытливо вглядывалась в этого человека, своего по воле судеб бывшего мужа. Он мало чем изменился; пожалуй, несколько раздался в плечах и пополнел; да еще, кажется, самую малость прибавил в росте. Но пушок на его верхней, корытцем, губе теперь сменили небольшие острые усики; широкие скулы отливали синевой после бритья.