- Попадёт мне, - призналась Нина.
- Понимаю, - отозвался Иван, но с места не сдвинулся и посмотрел ей прямо в глаза. - Что ты делаешь сегодня вечером?
- Не знаю, - растерялась девушка. - Я так далеко свою жизнь не планирую.
- Может, сходим в кино? - продолжал наглеть Иван. - Или в кафе?
Нина кивнула, согласная на приглашение, однако было не понятно, на которое именно.
- Встретимся на Урицкого в семь часов. Возле «Дома одежды». Идёт?
- Хорошо.
- Тогда до встречи!
Иван вылетел на улицу и зачерпнул ладонью снега, чтобы обтереть лицо.
Неожиданный поворот событий спровоцировал его на череду дальнейших нестандартных шагов. Вместо того, чтобы отправиться домой и привести себя в надлежащий вид перед свиданием, он помчался в общагу, разыскал там Шныря и сообщил ему прямо в лоб:
- Снимаю с себя полномочия! Не справился! Не оправдал доверия!
Урка, мирно швыркавший в одиночестве чаёк, ободряюще похлопал его по плечу.
- Что ж. И не такие глыбы крошились в труху под грузом ответственности. Завтра же проведём собрание и рассмотрим другую кандидатуру.
- Завтра?
- А что? Активистов предупредить нужно. Повестку набросать. А то как же.
Шнырь поманил Ивана пальцем.
- Всё прекрасно понимаю. Сам бывал в подобных ситуациях. Но ты не дрейфь. Мы тебе вилки в колёса вставлять не будем.
На том они и расстались, и Ваня вернулся домой, едва успев скомкать и порвать оставленную записку перед приходом матери.
Глава 40. Побег
Ночь, проведённую в кастелянской, Фара квалифицировал для себя как ужасную. Лишённый свободы слова и передвижения, обдуваемый сквозняками через многочисленные щели, он пролежал с открытыми глазами в обществе одеял и простыней целую вечность, разрабатывая план мести.
Воображение рисовало ему центральную городскую площадь возле облисполкома, заполненную возбуждённым народом, в середине которой возвышался помост с установленной на нём плахой. Рослый палач в красном колпаке с прорезями для глаз чинно прохаживался по краю сооружения, поигрывая топором. Его то и дело освещали фотовспышки журналистов местных газет и телевидения, для которых он с явным удовольствием позировал, становясь на колено и обнажая бицепсы.
В партере сидели представители общественности, партийные и хозяйственные работники, заслуженные деятели искусств. Фара находился в их рядах со свежеприколотым орденом на лацкане пиджака, торжественный и невозмутимый. К его уху поминутно склонялся помощник, докладывая о развитии событий.
Наконец, толпа с протяжным охом расступилась, и в образовавшийся живой коридор ступил конвой, ведущий закованного в кандалы Атиллу. Кровоподтёки на его лице свидетельствовали о том, что с ним не церемонились, а рваные лохмотья, заменявшие одежду, едва прикрывали измождённое тело. Ну, да уж не обессудь, голубчик. Преступлениями своими ты породил такое к себе отношение.