все без исключения; он, Франц, конечно, видел, что Вертхаймер и в самом деле своей игрой на рояле свел гостей с ума, он подозревает, что Вертхаймер подкупал гостей, платил им деньги, чтобы они оставались в Трайхе, потому что, если бы он их не подкупал, без денежного пособия, они бы наверняка не оставались в Трайхе больше двух недель, чтобы дать вертхаймеровской игре на рояле свести их с ума, и я подумал, что Франц, возможно, прав, утверждая, будто Вертхаймер давал людям деньги и на самом деле их подкупал — хотя может и не деньгами, но наверняка чем-нибудь другим, — чтобы они остались на две недели, даже больше чем на две недели. Потому что наверняка он хотел, чтобы они пробыли больше двух недель, думал я, ведь в противном случае они бы не провели здесь больше двух недель, я слишком хорошо знаю Вертхаймера, чтобы считать его неспособным к такому принуждению, думал я. Все время лишь Бах и Гендель, сказал Франц, — непрерывно, до потери сознания. В самом конце Вертхаймер распорядился накрыть для всех этих людей в большой столовой внизу королевский обед, как выразился Франц, и сказал им, что наутро они должны исчезнуть, он, Франц, своими ушами слышал, как Вертхаймер сказал, что наутро он не желает их больше видеть. И действительно, для всех них без исключения он велел заказать на следующее утро, а именно на четыре часа утра, такси из Атнанг-Пуххайма, и они уехали, оставив после себя дом в катастрофическом состоянии. Он, Франц, безотлагательно начал приводить дом в порядок, он и не знал, что господин еще два дня и две ночи пролежит в постели, но так было даже лучше, потому что Вертхаймеру это было необходимо, и его без сомнения хватил бы удар, сказал Франц, если бы он увидел, в каком состоянии эти люди оставили после себя дом; они на самом деле намеренно испортили целый ряд вещей, сказал Франц, опрокидывали, перед тем как покинуть Трайх, кресла и даже столы и вдребезги разбили несколько зеркал и несколько стеклянных дверей — вероятно, в порыве гнева, сказал Франц, в бешенстве оттого, что были использованы Вертхаймером, думал я. И действительно, там, где десять лет не было никаких музыкальных инструментов, теперь, как я увидел, когда мы с Францем поднялись на второй этаж, стоял рояль. Я интересуюсь записками Вертхаймера, сказал я Францу еще внизу, на кухне, в ответ он молча повел меня на второй этаж. Рояль был «Эрбар», совершенно никчемный. Он был, как я сразу же выяснил, совершенно расстроенный, от начала до конца дилетантский инструмент, думал я. И я сказал Францу, стоявшему за моей спиной, сказал, обернувшись к нему: