Потом мы переехали в отдельную квартиру. Квартира ей понравилась. И все же она чувствовала себя очень одиноко в столице.
— Ну шо это за ваша Москва. Не знаешь, хто жыве рядом, даже соли ни у кого попросыть.
Однажды я пришла домой, открываю дверь, а баба Киля сидит с каким‑то мужичком и угощает его чаем. Я спрашиваю:
— Кто это?
А она:
— Та це ж вин из Полтавы.
Из разговора выяснилось, что гость только что вышел из тюрьмы. У меня он очень вежливо попросил дать ему нижнее белье — он хочет пойти в баню, — а заодно и немного денег. Я быстро собрала ему все, что он просил.
Когда наш гость «из Полтавы» ушел, я говорю:
— Ну как ты могла его впустить?
— Так вин же сыдив в тюрми в Полтави. Ничего такого вин не собырався зробыты. Мы просто побалакалы про Полтаву. Ото в вашей Москви вси всёго боятся.
Мои знакомые и друзья очень любили с ней разговаривать по телефону. Она всегда охотно рассказывала, куда я пошла, какое у меня настроение, что она очень беспокоится, и просила:
— Вы посовитуйте, як лучше для ней, бо вона сама не знае, чого хоче.
Я уехала на концерты, а у нее разболелся живот, и пришлось вызвать «скорую помощь».
Отвезли ее в больницу на Пироговке. Заполнили карточку на фамилию Лучко. Дежурил в приемном отделении молодой хирург — грузин. Он спросил у медсестры:
— Кого это повезли на каталке?
Медсестра говорит, что привезли Лучко.
Хирург через две ступеньки взбежал на второй этаж, догнал каталку и спрашивает: а где Лучко?
— Да вот, — отвечает санитар.
Перед хирургом лежала маленькая, свернувшаяся от боли в клубочек баба Киля.
Наступила пауза, после чего все дружно рассмеялись.
Как‑то вечером я приехала домой после съемки. Дверь мне открыла баба Киля. Взяла меня за руку, отвела в спальню, закрыла дверь и тихо сказала:
— У тэбэ е дочка!
Я засмеялась.
— Конечно, есть. Оксана.
— Та не, друга!
— Откуда ей взяться, этой дочке? Ты же все время с нами живешь.
— Ты ее виддала в детский дом, як вона була ще мала. На, читай пысьмо!
Я читаю письмо. Какая‑то женщина пишет, что очень похожа на меня. И все у нее спрашивают: не дочка ли она моя?
Эта женщина выросла в детском доме в Кременчуге, всегда считала, что она моя дочь.
— Мне же было восемь месяцев, когда мы жили в Кременчуге.
— Та я знаю, но вона же пыше, що дочка. А що будемо робыти, як вона прийиде? Як ты докажешь? Вона пыше, що похожа. — Баба Киля осторожно сложила письмо и сказала: — Може ще пригодыться.
Довольно часто к нам привозили внука Сашу на выходные. У бабы Кили болели ноги, поэтому она редко выходила на улицу. Саша, тогда ему было лет шесть, спросил: