Была зима, когда Наташе первый раз после болезни позволили встать с постели. Похудевшая, бледная, кутаясь в халатик, она подошла к окошку изолятора и откинула занавеску.
Всё кругом было белым-бело. Только мох, зелёными бархатными пластами положенный между двойными рамами, напоминал про летний весёлый лес…
Снег, удивительно чистый и лёгкий, лежал на всём: на круглых высоких клумбах перед домом; на скамейках, которые, уйдя своими деревянными ножками в сугроб, были почти не видны под пушистыми снежными пуховиками; на кустах бузины и сирени под окнами. На каждой веточке, самой тоненькой, лежал высокий, но прозрачный слой снега. Вся зелёная полянка ушла под снег. Всюду, всюду лежал снег…
Но дорожка от крыльца к столовой была на обе стороны разметена широкой лопатой, посыпана песком и крепко утоптана ребячьей беготнёй.
Оттого, что на деревьях и кустах не было листьев, всё казалось гораздо ближе, чем летом. До самого края серого мягкого неба виднелась снежная равнина, а лес был — рукой подать. Школа, летом скрытая зеленью, теперь вся стояла на виду. От белизны снега она была ещё светлее. А стёкла на окнах, чуть-чуть запорошённые вчерашним снегопадом, были точно в снеговых кружевах.
Над кухонной трубой плавал нежный кудрявый дымок и таял, растворясь в зимнем небе.
Наташа прижала лоб к холодному стеклу.
Теперь этот дом был навсегда её родным домом, и она знала, что нигде, ни в одном месте на земле, ей не будет так хорошо и спокойно, как здесь, в этом доме.
Завтра она напишет письмо своей бабушке в Ленинград. Клавдия Михайловна говорит, что письма в Ленинград доходят, несмотря на блокаду. Она напишет, чтобы бабушка скорей собиралась и приезжала к ним в детдом. Ничего, что она старенькая. Ей будет у них хорошо. И, наверное, Клавдия Михайловна и все ребята будут рады, если у них дома будет жить Наташина бабушка, такая хорошая и ласковая бабушка…
Сегодня, как и в другие дни, Катя после школы прибежала в изолятор. Теперь Катя и Наташа так дружили, что готовы были, если бы могли, совсем не разлучаться, ни днём, ни утром, ни вечером.
— Встала уже? — воскликнула Катя, вбегая в изолятор. Вся розовая и морозная, она внесла с собой запах снега и зимы. — Какая худышка! Когда лежала, было не так заметно.
Она сбоку разглядывала Наташу.
— Только глаза и косички остались… Если я тебя немного пихну, ты не свалишься?
— Нет, не свалюсь… А помнишь, когда ты приехала сюда, к нам в дом, ты сама была такая худышка, вроде фасолевого стручка… Теперь у нас наоборот.