Она даже написала специальную приветственную речь, с которой планировала обратиться к Председателю… если, конечно, ей предоставят такую возможность. Она не спала всю ночь, бесконечно повторяя про себя взволнованные слова приветствия и сожалея, что нельзя поделиться этой великой радостью ни с кем, даже с родителями и младшей сестрой. Ведь глава движения Урино Гавнери специально предупредил ее, что дело необходимо сохранять в строжайшей тайне, дабы не пронюхали осадившие Председателя сионистские оккупанты. Он даже продиктовал ей адресованное родителям письмо, в котором она сообщала, что уезжает к повстанцам в Колумбию — сражаться с американскими глобалистами. Конечно, письмо было написано просто так, на всякий случай, для отвода глаз, и теперь лежало себе на тумбочке рядом с кроватью, в розовом конверте с красивым вензелем «Анат». Она заказала себе сотню таких конвертов пять лет тому назад, на бат-мицву, когда была еще совсем глупой девчонкой и интересовалась такими глупостями, как день рождения, беготня за парнями и розовые конверты с вензелями.
Зато теперь она уже большая, на нее можно рассчитывать, она активная и важная представительница движения за мир… а иначе разве заметил бы ее такой человек, как Урино Гавнери? И ведь не просто заметил, но еще и оказал столь великую честь. И вот она стоит перед самим Засером Мардафатом, вождем и лауреатом… и он хочет поцеловать ее, ее — простую киббуцную девчонку, а она еще имеет наглость сомневаться! Девушка задержала дыхание, чтобы не чувствовать исходящего от Председателя смрада, и наклонилась.
Она заботилась прежде всего о том, чтобы перебороть проявлявшие полную несознательность органы чувств, которые делали все, чтобы отвратить ее от великого человека. Сначала Анат закрыла глаза и таким образом отключила зрение. Дышать можно было ртом, что частично решало проблему обоняния. С осязанием дело обстояло хуже, но тут, в конце концов, речь шла всего лишь о кратковременном прикосновении. Титаническим усилием воли она удержала себя от содрогания, когда фиолетовые подушки мардафатовых губ коснулись ее шеи под самой скулой, и мокрая колючая щетина оцарапала ключицу.
«Молчать! — приказала она осязанию. — Терпи! Это сейчас кончится…»
Но беда совершенно неожиданным образом пришла со стороны четвертого чувства — слуха. Ужасное рычание раздалось под самым ухом. Анат отчаянно дернулась, но Мардафат держал ее с неожиданной силой. Девушка почувствовала моментальную, похожую на ожог боль, тут же, впрочем, утихшую. Рык Председателя тоже изменился к лучшему, перейдя в грубое, но ровное урчание.