«Здорово, мужики, — сказал Брандт, опуская боковое стекло „мерседеса“. — Вы нам дорогу не подскажете? А то я тут с телкой заблудился.»
«Заблудился? — с сомнением повторил щуплый. — Это как же? Сюда ведь так просто не пускают.»
«А я не так просто, я со шлангом, — беззаботно улыбнулся Брандт. — Ехал, ехал и приехал. Был вроде какой-то шлагбаум, даже кто-то там руками махал, да я по-ихнему не секу…»
Щуплый ухмыльнулся и покачал головой. Он явно не верил ни одному брандтову слову.
«Ладно тебе, Котофеич, — вмешался здоровяк, отодвигая товарища рукой. — Ну чего ты прямо как мент? Как, да откуда… нам-то какое дело? Меньше знаешь — крепше спишь… Тебе куда надо, пацан?»
Брандт неуверенно пожал плечами:
«Ну… это… выпить там, музыка, и чтоб ногами дрыгали.»
«Рипербан, значит, — уверенно постановил блондин. — Ну, это проще простого. Поехали, покажем. Мы ведь с Котофеичем туда же собрались.»
«Слышь, парень, — сказал Котофеич, когда они, благополучно вырулив с терминала, въехали в пересекающий Эльбу туннель. — А чего это у тебя телка такая молчаливая? Немая, что ли?»
Брандт осторожно покосился на Милу. Та сидела, пяля пустые глаза на туннельные фонари и бессмысленно улыбалась.
— «Не-а… говорящая. Только по-нашему ни бельмеса. И по-местному тоже ни бум-бум. Не то из Венгрии, не то из Албании. Чурка, короче говоря.»
«Ну и что? — снова вмешался добрый блондин. — Ей в ее профессии и одного языка хватает. Главное, чтобы подальше высовывался.»
«А я вот с чурками не могу, — сказал Котофеич. — Мне после траха поговорить хочется, спросить о том, о сем… Это тебе, жеребцу, все пофиг. Главное, чтобы подальше высовывался… — передразнил он. — Дурак ты, Параллелипипед. Похабный дурак.»
«На себя посмотри, — беззлобно огрызнулся блондин и тронул Брандта за плечо. — Тут налево, братан, и сразу ищи стоянку.»
Пристроив машину, вернее, бросив ее где придется, они прошлись по мерцающим неоновыми вывесками улицам. Было уже сильно после полуночи, и по «веселому» району Гамбурга вовсю гуляла пьяная, толстогубая, ярко и грубо накрашенная ночная жизнь. Пестрые групки туристов разглядывали витрины секс-шопов, преувеличенно оживленно обсуждали размеры и формы, опасливо щелкали камерами и более всего на свете боялись потеряться в этом жутком греховном вертепе. У стендов с порножурналами трагически зависали подростки, впиваясь глазами в глянцевые складки, прижимая костяшки пальцев к пылающим щекам. Руки в брюки, нога за ногу, цепляясь к прохожим ощупывающим взглядом, плавали в толпе мелкие нарко-пушеры, а рыбехи покрупнее снисходительно наблюдали за ними, как из аквариумов, из-за тонированных стекол припаркованных тут же БМВ. Целеустремленно, по-двое, по-трое, вышагивали моряки, зажав в кулаках припасенные банкноты, а в чреслах — рвущуюся наружу, бунтующую похоть. И то и другое, и банкноты и похоть, выплеснутся этой ночью в бутафорскую розовую вагину Рипербана, извергнутся грубым, угрюмым, не приносящим облегчения извержением.