А теперь я несу его щит. Иду позади него, слева. Наверно, мне следовало бы оскорбиться. Бегу за ним по пятам, как собачонка. Разве можно себе представить, чтобы на Земле женщина вот так униженно плелась за сильным, могучим мужчиной? А здесь в этом, видимо, вообще ничего странного не находят. Здешние мужчины так сильны, что поставить женщину на колени им ничего не стоит. Это действовало возбуждающе. Как ни странно, быть женщиной, оказывается, удивительно приятно. Никогда в жизни не встречала я таких мужчин – таких, как первые двое и этот, за которым я теперь иду, еще более могучий, так, походя, подчиняющий женщину своей воле. Нет, подобных мужчин мне знать не доводилось. И не подозревала, что такие бывают! Никогда не чувствовала я себя такой женственной, такой возбужденной, такой живой и настоящей, как рядом с ними! Впервые в жизни мне нравилось быть женщиной.
Ну что за дикие мысли! Я ведь знаю, меня учили: мужчины и женщины равны. Биология, законы природы, все, что оттачивалось на тысячах и тысячах поколений, все, что выработано эволюцией, временем, весь ход становления животного мира, совершенствования способов размножения – все это ничего не значит. На все это просто не надо обращать внимания. Забыть – и точка. На развитии общества это не отражается.
Над горизонтом сияли три луны.
Чему верить? Как быть? Но впереди меня в дивном сиянии лун по высокой траве шагал мужчина – и, неся его щит, я шла за ним по пятам, как животное, – его пленница, связанная, нагая, – и вопреки всему упивалась чувством свободы, раскрепощенности. Хотелось броситься к нему, припасть к его плечу.
Мы шли несколько часов.
Случалось, я падала. Он не останавливался. Пошатываясь под тяжестью ноши, я вставала на ноги и бросалась его догонять. Но настал миг, когда дальше идти я не смогла. Такие прогулки мне не по силам. Я всего лишь земная женщина. Я упала. Ноги ослабли, в груди защемило. Не в силах пошевелиться, я лежала в траве. Щитом придавило плечо. Вдруг я почувствовала на себе его взгляд. Он стоял рядом. Подняв на него глаза, я попыталась улыбнуться.
– Не могу больше, – прошептала я. Он же видит, как я измучена, совсем обессилела. Пальцем шевельнуть не могу. Он отстегнул ремень. Я с трудом1 поднялась на ноги. Он отвернулся. Я пошла за ним.
К утру мы перешли вброд не один ручей. В ледяной воде коченели ноги. По берегам ручьев рос кустарник, кое-где – деревья. Деревья, часто с плоскими вершинами, время от времени попадались теперь и среди поросшей травой равнины. До рассвета оставалось, пожалуй, около часа, когда он остановился под купой деревьев у ручейка. Снял с моей шеи сумку и бурдюк, со спины – щит. Я рухнула на траву среди деревьев. Чуть шевельнула запястьями и потеряла сознание. Раз или два, хорошенько тряхнув, он будил меня. Запихивал мне в рот мелко нарезанное сушеное мясо. Лежа на боку, я жевала и глотала его. Я и не представляла, что так проголодалась. Потом он приподнял меня, посадил и, поддерживая за спину, поднес ко рту бурдюк. Я жадно припала к воде. Напившись вволю, снова улеглась на бок. Легко, как пушинку, он поднял меня, отнес под дерево и привязал за правую лодыжку к стволу. Чуть живая от усталости, как была, со связанными за спиной руками, я провалилась в сон.