Наконец, рекомендовалось обучать принца танцам, верховой езде и фехтованию.
Однако предпринятые воспитательные меры страдали внутренним разладом, противореча друг другу. С одной стороны, мать Софья Шарлотта прилагала усилия к тому, чтобы маленького принца воспитывали как светского кавалера, человека «комильфо», сверкающего и шпагой, и пером, как на поле боя, так и на паркете, производящего фурор и поражающего остроумием и в высшем обществе, и в ученом споре. С другой стороны, Данкельман и Дона стремились воспитывать серьезного, ответственного наследника престола, для которого чувство долга, трудовая мораль и страх Божий должны стать краеугольными камнями будущего поведения.
Как на это отреагировал Фридрих Вильгельм? Вообще-то тяги к учебе мальчик не проявлял, хотя граф Дона все же установил, что принц обладает сообразительностью и необычайной памятью. Но чужие языки вызывали у него отвращение (и будут вызывать всю жизнь). Во время зубрежки, сидя за толстыми фолиантами, он бросал тоскливые взгляды за окно, а уши его ловили звуки: смена караула, мычание коров, фырканье лошадей, стук деревянных башмаков на кухне. С мыслями он собирался только во время молитвы, церковной службы и слушая библейские рассказы. Верховая езда, фехтование, физические упражнения любого рода были его любимыми занятиями. Но попытки матери обучить его танцам, галантному обхождению, элегантным светским беседам, искусству грациозного кокетства он отклонял весьма бесцеремонно, даже по-хамски. С гувернерами, фрейлинами, французскими учителями танцев вел себя дерзко и приходил в бешенство, когда его заставляли играть на спинете или на флейте. Принц презирал такую музыку, ничего не стоившую в его глазах. Единственным искусством, восхищавшим его, оказалась живопись — особенно батальные сюжеты и сцены, изображения солдат или униформ. Болтовня и ужимки женщин были ему неприятны. Роскошь он ненавидел. Получив в подарок от отца шлафрок, сшитый из золотой парчи, принц послушно дождался, когда курфюрст выйдет из комнаты, затем рывком содрал с себя драгоценный наряд и бросил в огонь. Софья Шарлотта, страстно желавшая сделать из Фридриха Вильгельма миловидного мальчика и постоянно просившая его беречь от воздуха и солнца свое нежное белое лицо, пришла в ужас, найдя его в Люстгартене голым по пояс: принц принимал солнечные ванны, предварительно смазав лицо и грудь шкуркой окорока.
В том, что касалось отношения к изысканному французскому образу жизни, этот принц действительно был неисправим. Он хотел быть не франтом, а мужчиной, не галломаном, а германцем. Как тут не вспомнить энергичную бабушку, курфюрстину Луизу Генриетту, и знать не желавшую о безумстве французских мод? Взгляды Фридриха Вильгельма утвердились благодаря его первому учителю, тайному посольскому секретарю Фридриху Крамеру. Тот отличился, служа гофмейстером в доме фон Данкельмана. И теперь, в начале 1695 г., он получил задание: преподавать бранденбургскому курпринцу историю, математику, французский язык и географию. Крамер, человек весьма ученый, знал о брошюре аббата Буйера под названием «Есть ли вообще у немца душа?», ходившей по рукам парижских интеллектуалов. Он сел за стол и написал ответный памфлет под заголовком «Немецко-французская модная душа», ставший излюбленным чтивом Фридриха Вильгельма на всю жизнь: