Фридрих Вильгельм I (Фенор) - страница 89

месяцев. В остальное время 200 солдат из каждого батальона (в среднем) находились дома, а под ружьем стояли 400 человек, причем каждый второй являлся иностранцем. Значит, в течение девяти месяцев одного года на службе находилась лишь половина военнообязанных граждан, то есть армейскую службу нес только один процент населения. Статистически это выглядит так (цифры округлены):

За исключением апреля, мая и июня, когда армия собиралась в полном составе и проводила учения, батальоны и полки всех войск в стране были наполовину укомплектованы лицами, нанятыми на службу в самых разных странах. Среди них находилось множество темных личностей, довольных возможностью скрываться от отечественного правосудия, находясь в Пруссии вне его досягаемости. И хотя тогда еще никто не говорил о «духе» войск, можно все же усомниться в том, что этот конгломерат вообще представлял собой армию, «прусскую» в смысле национальной принадлежности.

Согласно известному высказыванию Наполеона, армия плоха или хороша настолько, насколько плох или хорош ее офицерский корпус. Именно над этой проблемой реформирования армии Фридрих Вильгельм и работал упорнее всего. Прежде во всех армиях мира офицер был обычным ремесленником, специалистом, далеким от особого корпоративного сознания — «esprit de corps». Офицеры легко меняли не только профессии — из командиров полка в послы, из знаменосцев в камер-юнкеры и т. д., — но и своих патронов — по своему вкусу либо за деньги. При короле-солдате в Пруссии все переменилось. Принимая на военную службу исключительно прусское дворянство, создавая в их среде представление о службе одному-единственному монарху как о сословной привилегии, он уже тем самым практически создал национальный офицерский корпус Пруссии. Было бы просто невероятным, если бы и унтер-офицеры, и простые солдаты, такие же уроженцы Пруссии, не прониклись духом безоговорочно верных долгу перед отечеством офицеров.

Сегодня это кажется таким естественным и простым! В действительности же речь здесь идет о социальном эксперименте, беспрецедентном в истории. Во всех европейских странах дворянин веками считал себя равным первому лицу государства, служить и временно подчиняться которому следовало лишь добровольно и только в обмен на определенные блага. Идеология аристократов, согласно которой граница отечества и государства для дворянина в конечном счете ничего не обозначала, не подлежала обсуждению никогда. Короли и курфюрсты могли сколько угодно кичиться своим «суверенитетом» и «верховенством» своего государства по отношению к соседям. Дворянин же повсюду в Европе был как дома, не отожествляя себя с отечеством. Духовное превосходство аристократии основывалось на игнорировании случайно возникших европейских государств и неизменной заботе о сохранении привилегий своего класса.