Это было очень удобно для тех, кто имел любовниц: никто не спрашивал документов, не докучал расспросами, не домогался узнать, кем приходится женщина и кому.
Вышколенный услужливый персонал делал жизнь в пансионате удобной и легкой. Безмолвная челядь исправно служила круглые сутки, оставаясь незаметной, и готова была предстать пред очи по первому зову. Челядь понимала манеры и обхождение, хорошо знала свое место, но главное, помалкивала; умение держать язык за зубами ценилось здесь превыше всего: сведения о пансионате персонал обязан был хранить, как государственную тайну.
Между тем пансионат Бор на самом деле был государственной тайной. Как, впрочем, и другие подобные пансионаты: «Сосны», «Лесные дали» и прочие, прочие…
Пансионат скрывали, как важный военный объект, дороги к нему были закрыты, каждая машина имела пропуск, номера всех машин заносили в специальный журнал. Контрольно-пропускные пункты, глухие заборы и сигнализация стерегли лес, как зеницу ока. Служба безопасности бдительно охраняла все входы и выходы, держала под присмотром каждую щель и окрестности, патрули прочесывали местность день и ночь.
Обитатели пансионата жили спокойно, уверенные в своей безопасности. Сказочный воздух, как отмечалось, не шел им впрок и не способствовал развитию ума и таланта, они по-прежнему не понимали, что происходит за забором, что творится вокруг, куда клонится жизнь, — не понимали и не хотели понимать.
Всех, кто их кормил и содержал, они определили в быдло, в рабочий скот, необходимый для их благополучного существования, они презирали эту безликую массу, от имени которой они управляли страной, — презирали, не подозревая, что сами они — всего лишь унылая бездарная саранча, способная все пожрать.
Обслуживающий персонал жил в полукилометре от самого пансионата в отдельном поселке из десяти больших домов. Разумеется, челяди перепадало кое-что из того, чем владела номенклатура. Челядь подкармливали, чтобы служила верно — не за страх, за совесть. Она была надежно защищена от невзгод, в которых прозябало прочее население: все, кто обитал в поселке, не знали житейских забот.
Это было райское место, изолированное от остального мира, заповедник, остров счастья, сказочная земля, мечта, осуществленная наяву. Это был особый лагерь, зона наоборот, где зэки имели все, о чем можно мечтать. И все же это была зона, загон, окруженный ненавистью голодных.
Челядь, как водится, ненавидела тех, кому служила. Ненависть рождалась из зависти — челядь, как никто, знает, чем владеют хозяева, она ненавидела их за то, что вынуждена им служить, и мечтала оказаться на их месте.