— Именно поэтому, если ты на войне, тебя никогда не оставляет чувство, что дыхание врага где-то рядом. Они дважды имели возможность меня убить, сначала в тюрьме, а потом в засаде, когда они не попали в меня, — сказал Кастро.
По мнению Алима, человек может быть старым или больным, но иногда он обладает такой силой духа, что все это просто не ощущается. В тот вечер они провели вместе почти двенадцать часов. И расстались намного позже того, как во дворе пропел петух и полоски солнца проступили в комнате через окно столовой, где сидели собеседники.
Ту ночь Кастро превратил в свой монолог. Алим сидел и вежливо кивал, улыбался, где это было нужно, и слушал, как переводчик пытался максимально доходчиво довести до него воспоминания и чувства своего вождя. Кастро говорил о Че и о захвате правительственного поезда с боеприпасами в Санта-Кларе, который решил судьбу Батисты, о том, как он, Фидель, ворвался в Гавану во главе своей армии. Он рассказывал и о поездке в Нью-Йорк, где выступал на трибуне ООН, о нападении на него в президентском номере отеля, об американском вторжении в заливе Свиней и о многочисленных попытках убить его, предпринятых американцами за эти годы.
Он рассказывал об американском ЦРУ, по указке которого его друга Че казнили в Боливии. Фидель говорил и о попытках американцев задушить революцию, ввергнуть в нищету народ страны путем введения экономического эмбарго, которое не снимают вот уже сорок лет. По словам Кастро, американцы так же действуют и против родной страны Алима.
Чем дольше длилась та ночь, тем отчетливее понимал Алим, что даже после выпитого рома Фидель пребывал в лучшей форме, чем его гость. К трем часам ночи Афунди умирал от усталости. Его мучительно тянуло в сон. При этом Кастро, казалось, совершенно не уставал. Алиму же было нужно постоянно демонстрировать знаки уважения к своему хозяину. К шести утра Алим уже не мог даже притворяться — он заснул.
Алим не знал, сколько времени прошло, прежде чем окрик Фиделя вырвал его из забытья. Он поднял тяжелую голову как раз в тот момент, когда Фидель собирался в очередной раз ударить сжатым кулаком по столешнице. Переводчик продолжал монотонно переводить поток речи Кастро: «…предательство доверившегося союзника перед лицом империалистической агрессии».
Голос Фиделя перешел в рев. В нем зазвучала ярость, заглушаемая чавкающими звуками в момент, когда кубинский вождь прикуривал очередную сигару. Фидель обернулся и сердито посмотрел на Алима.
Афунди чувствовал себя подавленным. Ему казалось, что, заснув, он смертельно обидел хозяина, принимавшего его. Но через несколько секунд, после того как прямо спросил об этом переводчика, он понял, что ошибался. Постепенно Алим снова стал улавливать отдельные мысли Фиделя, которые пропустил, задремав. Кастро говорил что-то о советских и российских ракетах, размещенных на кубинской территории для защиты страны. Было видно, что ярость Кастро не успела остыть даже по прошествии более чем сорока лет.