- Ничего, Никитушко, - Степан говорил с трудом. В глазах все еще плыли темные круги. – Ничего. Взавтра новые срубим.
- Ды куды тебе, дядь Степан? – отрок с болью и жалостью смотрел в глаза Степана, затуманенные болью. – Ить у тебя така дырища на голове, что я уж думал, не остановить мне кровь. Я ить всю холстину, что у нас была, извел, пока кровь твою остановил. Слаб ты больно, дядь Степан. Ежели ишо кто к нам нагрянет – голыми руками возьмут. Я-то не вой ишо, такой, как ты. И когда ишо таким-то воем стану…
Только теперь Степан почувствовал на голове своей повязку, плотно укутавшую череп. Он потрогал повязку и, убедившись, что повязана она крепко, прошептал:
- Ты помоги-ка мне сесть, Никита. Хочу взглянуть на того нелюдя, что едва меня жизни не решил.
Никита помог ему приподняться и,… глаза Степана округлились от великого изумления. Ибо на полу, скрючившись в предсмертной агонии, лежало тело шамана Дудара, поверженного отроком Никитой…
- Да ведомо ли тебе, Никитушко, кого ты поверг в честном бою?! – Степан с восхищеньем глядел на отрока. – Ведь это шаман ихний – Дудар! Тот шаман, коего отряд татар в полсотни воинов одолеть не мог! А ты говоришь, что ты не вой! Да ты уже меня превзошел в доблести-то…
- Ты скажешь тоже, дядя Степан, - отрок смущенно потупился, уже по-другому глядя на тело поверженного им ворога. – Вот уж не думал, что это сам Дудар-то…
- Только пошто их четверо-то? – Степан задумался, понимая, что двое нелюдей смогли уйти. А это значит, что опасность не миновала, и нужно ждать новой беды…
- Дык, может двое на твои ловушки попались? – спросил Никита. – Али ты запамятовал, что в лесу две колоды с кольями вострыми над тропою для них повесил?
- И то… - прошептал Степан. Его мутило. В голове вновь тревожно молотили молоты. – Ты накрой меня чем-нито, Никита. Чтой-то морозит меня крепко…
Его трудно, натужно вырвало клюквенным морсом, испитым ввечеру…
На следующий день Степану стало совсем худо. Оба глаза заплыли огромными синюшными мешками, его выворачивало наизнанку, но по бороде стекала только желтая тягучая слюна.
Никита ни на шаг не отходил от Степана, которого уложил на уцелевшую в огне лавку, отвлекаясь только на неотложные дела. Он починил выбитую плосколицыми дверь, выгреб головешки от сгоревших полатей и начал сбивать новые, благо теса с осени заготовили много. Но работа продвигалась медленно, ибо не имел отрок таких навыков в плотницком деле, коими обладал Степан.