Сам он, боясь пошевелиться, сидел в неудобной позе, а на коленях у него, свернувшись калачиком, мирно посапывала Фенька. Стешка, уже совершенно сонная, привалилась к нему сбоку и, хотя все еще старалась таращить глазенки, но тоже явно засыпала. А Андрей смотрел на Аринку, словно о помощи просил. Как же этот взгляд ее по сердцу полоснул — столько в нем было невысказанной тоски… о чем? О семье и детях, которых у него никогда не было, о матери… возможно, о матери его нерожденных детей?
«Господи, да что же он, ребенка никогда на руках не держал? Да как же это? Неужто и такой малости у него не было? Ну не своих, так братьев или племянников… а его и этим судьба обделила… За что?»
Осторожно приняв с колен у Андрея посапывающую и причмокивающую во сне Феньку, Арина кивнула ему на Стешку:
— Придержи ее, а то упадет.
— Не сплю я, — сонно пробормотала девчонка и тут же завалилась Андрею на плечо. Он неловко приобнял ее, прижал к себе, помедлил и подхватил на руки.
Аринка отнесла младшую сестренку к телеге, уложила, обернулась, чтобы идти за Стешкой. Андрей с ребенком на руках уже стоял рядом, а она и не расслышала, как он подошел. Богатырского сложения воин неловко, но бережно держал малышку — впервые в жизни привычные к оружию руки ощущали беззащитную хрупкость детского тела. Аринка почувствовала, что у нее на глаза наворачиваются слезы, непонятно, то ли от жалости к сестренкам, то ли от сочувствия к нему — обделенному столь простой человеческой радостью.
«Да ведь мы для него сейчас единственная семья… Пусть не кровные родичи, только на время, вдруг свалились ему словно снег на голову чужие девчонки, но все-таки семья, своя… Вот отчего он и потянулся-то к нам…»
Аринка тихонечко вздохнула, закусила губу с досады.
«Ну и ладно, ну и пусть говорят, что хотят… а все равно хорошо, что я именно Андрея попросила об опеке. Что там выдумали про него — не знаю, но видно же — душа-то у него добрая».
Хоть и устали девчонки за день в дороге, хоть и не пожалела Аринка сил, устраивая им постель в телеге поудобнее, но отдохнуть в ту ночь ей не удалось: обе сестренки спали беспокойно, вскрикивали и плакали во сне, толкались и звали матушку. У Аринки сердце кровью обливалось — и сама еще не пришла в себя после похорон, и сестренок жалко было до слез. Встала потихоньку, покопалась в том узле с обгорелой одеждой, что себе под голову пристроила, вытащила на ощупь какую-то рубаху — и не понять в темноте, чья она была. Да и неважно это, главное — родительская, и родительскую силу и любовь в себя впитала, а значит, защитит детей от беды и тревоги.