Тереза, к удивлению Шарпа, ответила вежливо:
– Я устала, полковник. Предпочитаю подождать мужа в замке.
– Конечно, мадам. – Дюбретон помедлил, – Ваш муж оказал мне неоценимую услугу, мадам. Личную услугу. Ему я обязан жизнью моей жены. При случае считал бы честью отплатить ему тем же.
Тереза улыбнулась:
– Простите, полковник, но я буду уповать на то, что такой случай никогда не представится.
– Печально, что мы – враги.
– Покиньте Испанию, и вражде – конец.
– Ради удовольствия стать вашим другом я бы закончил войну прямо сейчас.
Она польщённо засмеялась. Изумлению Шарпа не было предела, когда Тереза протянула полковнику руку. Тот почтительно поцеловал.
– Не будете ли вы так любезны распорядиться насчет моей лошади, полковник? Она у кого-то из ваших людей.
– С радостью, мадам.
Дюбретона забавляла ирония ситуации. Он, полковник французской армии, с готовностью выполняет просьбу женщины, ведущей личную войну с французской армией так ожесточённо, что французская армия назначила за её голову умопомрачительную награду.
Харпер привёл коня, подсадил Терезу в седло. Они пошагали к форту: хрупкая женщина верхом и рослый ирландец рядышком.
Дюбретон достал сигары, предложил Шарпу. Стрелок редко курил, но сейчас взял коричневый цилиндрик. С помощью трутницы добыв огонь, оба задымили.
– Пригожая у вас жена, майор.
– Да.
Сизый дым исчезал в редеющем тумане. Скоро туман сойдёт и что тогда? Снег или дождь.
Француз кивнул на харчевню:
– Сэр Огастес требует вас. Вряд ли он нуждается в вашем совете; скорее, хочет отлучить вас от жены.
– Как вы отлучили от жены его?
Дюбретон ухмыльнулся:
– Не я, а мадам Дюбретон. Леди Фартингдейл очень уж… м-м… эксцентричная особа.
Входя следом за полковником в трактир, Шарп придержал повешенную на место штору. В зале коромыслом висел табачный дым. Личный состав винного батальона был выкошен начисто, а сменившее его бренди с удовольствием пили лишь младшие офицеры. Сэр Огастес хмурился. Дюко блекло сиял.
Дюбретон подпортил ему настроение:
– Прохлопали вы, Дюко, «La Aguja». Я приглашал её сюда, но она сослалась на усталость.
Гаденько скалясь, Дюко впился взглядом в Шарпа и сделал неприличный жест: указательный палец правой кисти демонстративно ввёл несколько раз в кольцо, сложенное из большого и указательного пальцев левой:
– «La Aguja», говорите? Игла. Чтож, у нас всегда найдётся, что в иглу вдеть.
Палаш вылетел из ножен так стремительно, что даже Дюбретон, стоящий локоть в локоть с Шарпом, не успел отреагировать. Пламя свечей блеснуло на стали, Шарп перегнулся через стол, и клинок застыл у переносицы Дюко: