Мгла была бездонной, как в канун сотворения мира: ни луны, ни звёзд. Даже линия горизонта не просматривалась. Похолодало. Усилился ветер.
Так как сам Шарп шёл с ударной группой, остальную часть отряда он вверил заботам капитана Фредериксона. Гарри Прайс должен был караулить снаружи монастыря и прикрыть их отход в случае неудачи.
Высунувшись из оврага, Шарп вглядывался в темноту до рези в глазах, и страхи, один нелепей другого, терзали его, будто стая голодных волков. Что, если в этой чёртовой темени он потеряет ориентир, и они заблудятся самым глупейшим образом? Или, как порой бывает, найдётся остолоп, которого не только понесёт в атаку с заряженной, вопреки запрету, винтовкой, но ещё и угораздит споткнуться на кочке и переполошить округу случайным выстрелом? Шарп гнал от себя прочь эти проклятые вопросы, но вместо них в голову лезли новые. А вдруг заложниц перевели в другое место? Или вовсе убили? Чтобы отвлечься, Шарп заставил себя думать о леди Фартингдейл. Какая она? Женщине, полюбившей субчика вроде сэра Огастеса, Шарп, наверно, покажется кровожадным дикарём.
Строчка из рождественского хорала вертелась на задворках сознания: «Грешным – прощение…» Прощение? Не сегодня.
Шарп собирался идти в полночь, но во тьме, густой, как дёготь, ни Фредериксон, ни другой счастливый обладатель часов не разглядел бы циферблата. Температура падала, люди могли совсем закоченеть, поэтому майор решил выступить раньше срока.
Покинув расщелину, отряд брёл по заросшему приземистыми колючими деревцами склону, что возвышался над монастырём с севера. Вспомнив свою недавнюю боязнь заблудиться, Шарп усмехнулся: уж это им не грозило. Вне лощины мрак оказался не столь однородным. Край долины впереди подсвечивало рассеянное зарево горящих внизу огней. Теперь Шарпа начало тревожить иное: не окажется ли склон впереди слишком обрывистым для спуска ко входу в монастырь?
Солдаты шли в бой налегке – только оружие и боеприпасы. Рюкзаки, сумки, одеяла, фляги – всё было сложено на дне оврага. До утра. Серые шинели стрелки тоже снимут перед атакой. Сегодняшней ночью ничто не должно скрывать зелёную форму, ведь она – опознавательный знак. Прощение грешным.
Шум впереди заставил Шарпа приостановиться. От мысли о секрете, выставленном дезертирами у края спуска, бросило в пот. Но нет. Рёв, пьяные выкрики, гогот. Рождество.
Ничего не скажешь, выбрал же сын Божий времечко народиться на свет, думал Шарп. Середина зимы. Запасы еды переполовинены. Волки подбираются ближе к человеческому жилью. Может, конечно, в Палестине потеплей, и пастухи, лицезря ангелов, не беспокоились насчёт хищников, рыщущих вокруг, да только зима, она и в Палестине зима. Та же Испания Шарпу всегда представлялась жаркой, как печка. Так оно и было летом, когда солнце выжигало равнины дотла, но лето сменялось осенью, а осень вела зиму, стылую, морозную. Каково лежать сейчас в яслях, где гуляют сквозняки, задувающие в щели между досками?