В кустах у входа одноглазый капитан следил за стрелкой, отсчитывая минуты.
Шарп вернулся в проход. Говорил тихо и кратко:
– Входим по двое, по трое. Без суеты. Вперёд!
Взяв Харпера, Шарп вышел первым. Ирландец посмотрел во двор и облизнулся:
– Ух ты! Как офицерская пирушка в пятницу вечером!
– Каждый вечер, Патрик. Почему же только в пятницу? – в тон ему ответил Шарп.
Что удерживало стрелков от простого и логичного шага: убить его с Харпером, а затем присоединиться к тем, во дворе? Сменить неблагодарный труд и жёсткую дисциплину на пойло и прекрасный пол? Что руководило ими? Страх? Гордость? Шарп не знал, да и не хотел знать, он доверял своим солдатам, как доверял всегда.
Двигаясь к холлу, он заглядывал во все двери, но заложниц там не было. Кельи пустовали, в одной лишь майор нарвался на протестующий рёв мужчины и хихиканье двух его подруг. Шарп мягко притворил дверь обратно. Костёр во дворе пылал так жарко, что его тепло чувствовалось даже здесь, приятно согревая левую сторону тела.
Стрелок миновал угол и мог теперь видеть холл. Толпа мужчин и женщин собралась перед возвышением в дальнем конце помещения. Лестница вела с помоста на галерею с двумя дверями в стене, опоясывавшую зал. Через верхнюю часть окон, отделявших двор от холла, легко было перешагнуть из крытой аркады двора на пол галереи холла.
На помосте, в кресле с высокой спинкой сидел Хейксвелл. Он был облачён в священническое одеяние, слишком куцее для его нескладной фигуры. Рядом с креслом стояла черноволосая девчушка – подросток в красном. Лапища Хейксвелла обвилась вокруг её талии, перехваченной белым кушаком.
Чуть дальше на возвышении кривлялась девица. Её прелести прикрывала исподняя сорочка с жилетом и мужская рубашка. Платье она под общий рёв швырнула одному из ротозеев. Поймав, тот победно помахал трофеев в воздухе. Хейксвелл поднял руку. Физиономию прострелило судорогой.
– Рубашка! Ну-ка, сколько вы отвалите за рубашку? Шиллинг?
Это был аукцион. Двое замурзанных бутузов шныряли перед помостом, подбирая монеты за проданное платье и складывая их в перевёрнутый кивер. Нашлись желающие купить рубашку за два шиллинга, за три; снова общий вопль, и шлюшка сбросила рубашку с плеч долой.
Жилет ушёл за четыре шиллинга. Под звон денег, раскатывающихся по камням, Шарп прикидывал, сколько драгоценных минут уже позади?
Жёлтая харя дёрнулась. Хейксвелл крепче притиснул девчушку и возгласил:
– За сорочку грешно брать с вас меньше двух фунтов. Итак, два фунта стерлингов!
Раскошеливаться они не спешили.
– Давайте, свинские отродья! Обнищали? Или думаете, что у неё фигурка хуже, чем у Салли? Цена – два фунта, скупердяи!