И тут страшная мысль прогнала всякую сонливость — а вдруг кому‑нибудь из гостей понадобится комната? А тут в шкафу Волдеморт сидит… Гарри–Том поёжился и невольно подтянул колени к груди, представив всеобщее изумление. Сначала его, конечно, Редикулюсом приложат, но потом… Это ж сколько магов и домовиков заодно ему придётся уничтожить, чтобы скрыть позор? Так может, всё же рискнуть и попытаться улизнуть из дома сейчас? Лишь бы сил хватило на качественные маскирующие чары.
Он аккуратно выбрался из шкафа в порядком обветшавшую без хозяев пыльную комнату. Дверца за его спиной резко захлопнулась. Понятно, обратно его не пустят. Заклинание по очистке себя от грязи и паутины далось на удивление легко. Теперь следовало решить, как действовать дальше.
А собственно, зачем таиться? Кто посмеет спросить у Волдеморта, что он тут делает? Ступай себе к выходу с гордым видом. Хотя…
Дверь в комнату покойной была открыта настежь. Надменный, грозный и собранный, в ореоле невероятной по силе магии, Волдеморт величественно шагнул из сумрачного коридора к ложу погубленной им ведьмы. О Беллатрикс успели позаботиться. Закрытое вуалью лицо женщины было умиротворённо спокойным.
На стуле рядом с кроватью застыл Рудольфус Лестрейндж. За его плечом маячил мрачный Рабастан.
— Мой Лорд! — изумлённо ахнул младший из братьев. Гарри–Том жадно вгляделся в до боли знакомые черты. Измождённый, с серой, как у гоблина, кожей и тусклыми глазами, Рабастан был невзрачной тенью себя самого из будущего. И всё же это был он. Даже по Рону и Гермионе Гарри–Том не скучал так, как по Басти. Но из образа выходить нельзя. Как бы там Рабастан в будущем не похвалялся когда‑то особым доверием, на деле прежний Волдеморт ценил, прежде всего, старшего из братьев и лишь снисходительно принимал служение младшего.
Властно сжав плечо начавшего было вставать со стула Рудольфуса, Тёмный Лорд изрёк:
— Прими мои соболезнования, друг.
— Мой Лорд, вам опасно здесь находиться, — взволнованно произнёс глава рода Лестрейндж, — в доме полно посторонних, ожидаются авроры, министерские клерки…
— Я не мог не прийти, — пафосно выдал Гарри–Том и царственно положил на грудь Беллатрикс наколдованную кроваво–красную орхидею. Вопреки распространённым сплетням, в обрывках памяти Волдеморта он не нашёл никаких фривольных воспоминай о Белле. Да и Рабастан утверждал, что питаемые ею чувства к повелителю были чисто платоническими и, увы, не взаимными. Волдеморт ценил Беллатрикс как отличного боевого мага–штурмовика, но как женщина она его не интересовала. В его вкусе была скорее холодная Нарцисса, чем страстная Белла. А умел любить Том Риддл только власть.