Кьетт не знал, что Иван украдкой делает то же самое, оставаясь, однако, более последовательным: крадет сено для фаворита.
Так прошел день. На ночь никто из строителей домой не ушел, каждый устроился в собственном гнезде. Сердобольные родственники натащили им туда перинок и одеял, и Кьетт выпросил у хозяйки старую рогожу и кусок кошмы — для Влека. И потом долго тосковал: «Замерзнет он там у нас один, простудится».
— Ну тогда иди спать к нему, обогревай теплом своей души, — посоветовал Иван, рассердившись.
Но на такую жертву нолькр решился не сразу, тем более что снаружи пошел снег. Пару часов проспал в доме, но потом проснулся в холодном поту. Ему приснилось, что рузы налетели на село и рвут беззащитных снурлов на части прямо в их недостроенных гнездах. Ну казалось бы, приснилось и приснилось, ляг на другой бок и дальше отдыхай. Так что бы вы думали?! Пошел охранять: «А вдруг сон вещий?! Вдруг здешние рузы охотятся не только на людей?» Просидел в соломе всю ночь, с мечом на изготовку. Но сон вещим не был.
На следующий день строительство продолжилось. Это было очень сложное и кропотливое дело, отнюдь не сводившееся к поиску соломы и прутьев. Весь собранный материал требовалось особым образом уложить и затейливо переплести, чтобы конструкция вышла прочной и красивой. Напрасно Кьетт и Иван надеялись, что снурлово гнездо по форме будет открытым, как у аиста или грача. Соорудив стены такой высоты, что сидящего снурла они скрывали с головой, строители перешли к выплетанию конусовидных сводов. Постепенно их сооружения становились чем-то средним между гипертрофированным гнездом ткачика и шалашом Ленина в Разливе… А несчастный Влек, вступивший в брачную гонку на двое суток позже остальных, только-только начинал стены поднимать.
Все меньше становилось хворосту в лесу, все дальше приходилось за ним ходить, тело болело от непривычной работы — каторга, а не жизнь! «Я с армии так не вкалывал! — злился Иван, сгибаясь под тяжестью очередной вязанки. — Когда уже это кончится?»
Кончилось на третий день, ближе к вечеру. Дрожащей от усталости рукой фаворит гонки вплел в навершие кровли самый последний прут! Пошатываясь, обошел свое эпическое строение кругом, потом встал против входа, запрокинул осунувшееся лицо к розовеющим небесам и издал долгий, протяжный вопль, больше всего напоминающий альпийский йодль.
Услышав его, остальные соискатели замерли на месте, кто где был. Пороняли из рук, кто что держал. Отчаяние исказило их лица, у многих слезы потекли по щекам.
И тогда из дома вышла… нет,