— Если вы позволите мне осмотреть его снаружи и внутри, это упростит дело, — сказал я.
— Послушайте, Гудвин, — он тщательно подбирал слова. — Я не буду высказывать негодования по поводу того, что вы следили за мной, и все такое прочее. Я только хочу объяснить вам, как чемоданчик — совершенно законным путем, учтите, — оказался у меня. Я не имею ни малейшего представления, что там находится, однако…
— Давайте посмотрим, — перебил я.
— Нет! — категорически отрезал он. — Насколько вам известно, чемоданчик принадлежит мне…
— Вот как?!
— Именно так. И я вправе осмотреть его сам, без посторонних. Я говорю не о юридическом, а о моральном праве. Вы предложили обратиться в полицию, с точки зрения закона, правда, возможно, на вашей стороне. Но ведь вы сами предложили отправиться к Ниро Вульфу! Вы считаете, что полиция отнесется к этому благосклонно?
— Зато благосклонно отнесется Вульф.
— Не сомневаюсь, — О'Нил продолжал настойчиво гнуть свою линию. — Вот видите, ни вы, ни я не желаем вмешательства полиции. Наши интересы совпадают. Давайте взглянем на дело с вашей точки зрения. Вы хотите приехать к своему шефу и сказать. «Вы послали меня выполнить то-то и то-то, я все сделал, вот вам результаты», — и передать ему чемоданчик. Вот чего вы хотите. Так?
— Совершенно точно. Поехали.
— Поедем, обязательно поедем, заверяю вас. Гудвин. — Он говорил так проникновенно, что я чуть не прослезился. — Но какое значение имеет — когда мы поедем? Сейчас или через четыре часа? Никакого? Я никогда в жизни не нарушал слова. Я — бизнесмен, а весь американский бизнес зиждется на честности, абсолютной честности! Мое предложение: я отправляюсь в свою контору, а вы в три часа приедете за мной, или мы встретимся, где вам будет угодно, и отвезем чемоданчик Ниро Вульфу.
— Я не…
— Не перебивайте. Несмотря на бесспорность моих моральных прав, я готов отблагодарить вас, если вы окажете мне услугу. В три часа, когда мы встретимся, я вручу вам тысячу долларов наличными. Гарантирую, что Вульф ничего не узнает об этом. Будь у меня с собой деньги, я дал бы вам эту тысячу сейчас же. Я никогда в жизни не нарушал обещаний.
Я взглянул на часы и сказал. «Десять тысяч».
Он не удивился, только опечалился.
— О такой сумме не может быть и речи, — сказал он грустно. — Тысяча — предел.
Я ухмыльнулся.
— Интересно, до какой суммы я мог бы догнать, но уже без десяти одиннадцать, и через десять минут мистер Вульф спустится в кабинет. Я не люблю заставлять его ждать. К несчастью, сегодня воскресенье, а по воскресеньям я не беру взяток. Так что забудьте об этом. Выбирайте: либо я и вы с чемоданчиком под полой немедленно едем к мистеру Вульфу, либо вы отдадите мне чемоданчик, а сами отправитесь погулять. В ином случае я подзываю полисмена, который ходит по той стороне, и прошу позвонить в участок, чего, признаюсь, я желаю меньше всего, но вы слишком упорно настаиваете на своих моральных правах. До сих пор я не спешил, но, так как мистер Вульф скоро спустится в кабинет, даю вам две минуты на размышление.