— Конечно, вы очень хорошо его знали, — сказал Уимзи, усаживаясь на корзину для бумаг и мечтая о купальном костюме.
— Я был его единственным настоящим другом, — произнес Райленд Воэн траурным голосом. — Все остальные были озабочены только тем, как бы использовать его мозги. Попугаи! Обезьяны! Вся их проклятая компания.
— Я читал его книги, и они мне понравились, — сказал Уимзи с некоторой долей искренности. — Мне показалось, что счастливым он не был.
— Никто его не понимал, — согласился Воэн. — Они называли его трудным, — а кто не стал бы трудным, если бы пришлось столько бороться? Они высосали из него всю кровь, а эти проклятые воры — его издатели — забирали каждый несчастный пенни, на который они могли наложить свои лапы. А потом эта сука отравила его! Мой Бог, что за жизнь!
— Да, но что заставило ее, если она это сделала?
— Сделала, можете не сомневаться. Животная злость и ревность — вот что заставило. То, что сама она не могла написать ничего, кроме какой-то ерунды. Хэрриет Вейн, как и все эти женщины, помешалась на мысли, что она может создать что-то путное. Они ненавидят мужчин и то, что они делают. Ей бы просто помогать ему, ухаживать за таким гением, как Фил, правда? Но, черт побери, он даже советовался с ней, когда работал! С ней! О Боже!
— И он принимал ее советы?
— Принимал? Да она не давала их! Она говорила, что никогда не высказывает своих мнений о творчестве других авторов. Других! Какая наглость! Конечно, она занимала особое положение среди нас, но как ей было не понять разницу между своим умом и его? Гениям надо служить, а не спорить с ними. Связаться с такой женщиной — это же самоубийство. Я предупреждал его с самого начала, но он был ослеплен. А потом, это желание жениться на ней...
— А почему оно возникло? — спросил Уимзи.
— Остатки религиозного воспитания, я полагаю. Это было действительно достойно сожаления. И кроме того, я думаю, здесь не обошлось без этого Эркварта. Знаете его? Частный юрист, такой прилизанный?
— Нет.
— Он имел на него огромное влияние. Я видел, как оно росло, это влияние, задолго до того, как начались неприятности. Может быть, и к лучшему, что он умер. Было бы ужасно видеть, как Филип превращается в обычного обывателя.
— И когда же это началось?
— О, около двух лет назад, может быть, немного больше, приглашая его на обеды и тому подобное. Я сразу понял, что он стремится разрушить Филипа и духовно, и физически. Что ему нужно было — я имею в виду Филипа, — так это свобода и место для работы, но с этой женщиной, и кузеном, и таким отцом — о! Ну ладно, плакать сейчас без толку. Остались его книги, а это — лучшая его часть. И он завещал мне быть его литературным душеприказчиком. Хэрриет Вейн не удалось ухватить себе этот кусок.