Мы с Митричем возимся в коробке с магнитофонными лентами. "Мальчика!" - просят друзья. - "Поставь мальчика!"
Магнитофон "Комета" я забрал у родителей. Когда-то дядя Фимчик из Одессы подарил им на свадьбу двести рублей. Мама хотела купить мотороллер, а папа очень хотел магнитофон. Во мне с детства сидит запах уксуса, которым склеивали вечно рвущуюся пленку. Я ставлю бобину с "Мальчиком".
"Еврейский мальчик с черными глазами! А в них такая русская печаль! Глубь перелесков, дали с деревнями! Простор полей и крики воронья!"
Эксперимент проваливается. Первач конкретно пахнет говном. Эйнштейн в отчаянии. Он мечется. Потом решает, что мы идем в ресторан. И мы идем.
Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Нет, не приснилась. Эйнштейн окинул взглядом в тоскливой злобе зал, в котором все симпатичные блондинки были заняты несимпатичными грузинами, и сказал: "Единственное, что меня примирит с этой жопой, так это, если мы уйдем не заплатив!"
Угадайте, кому выпало на спичках оставаться за столиком, пока двое других будут ждать его на улице?
Но я не жалею. Я ни о чем не жалею. Может, это и был тот единственный раз, когда я по-настоящему чувствовал себя разведчиком.
Знаете, кто такой разведчик? Это человек, который, рискуя жизнью из высокого патриотического чувства, выдает себя за другого.
Я допил кофе, промакнул с аристократической небрежностью уголок рта салфеткой и, закурив вальяжно сигарету "Астра", поднялся из-за столика. Как бы в туалет.
Внизу я трясущимися руками сунул гардеробщику номерок, схватил пальто и, не надевая, вылетел на улицу.
Дорогие минуты были потеряны на то, чтобы снять с пожарной лестницы Юппи, который забрался туда поглядеть в окно ресторана, а, может, меня уже замели.
Восстановив ряды, мы побежали.
Потаенными тропами знакомых переулков мы бежали по морозу аж до самого дома. Возле самого дома нам наперерез медленно выехал милицейский газик. Вышел мент в полушубке. Спросил по-доброму, с ленцой: "Ребята, в кабаке сейчас были? Нет? Ну, поехали, проверим",
Зажатый на узком сидении газика между Юппи и Эйнштейном я думал: "Допрыгался, сионист. Прощай, Израиль. Здравствуй, зона". Или Эйнштейн прошептал мне это на ухо?
Из ресторана выбежала в облачках пара и в кокошнике наша официантка. "Они, они!" "Сколько мы вам должны?" - вежливо спросил Юппи. "Теперь уже тридцать!" - взвизгнула официантка.
Добрый мент отпустил нас, наверное, потому, что это был праздник. Дома меня ждало разрешение на выезд в государство Израиль.
...Прошел год.
И вот герой сидит на стуле, поставленном у входа в домик, поставленный посреди лунного пейзажа Иудейской пустыни, и смотрит на закат. В поставленном рядом магнитофоне поет Б.Г.