Он любил эту страну за её постояноство. Любил внешний облик страны, ее язык, литературу, религию и искусство с очень ранней даты – с 3000 года до н. э., а в это время о европейских странах почти ничего не было известно и до более поздних времен: в те дни, когда герои Гомера сражались под Троей, Древний Египет уже прошел пору своего расцвета и достиг времени упадка. Цивилизация многих других стран, возможно, и была такой же древней, но не оставила после себя никаких следов
Египтяне в 3000 году до н. э. были бы похожи на современных людей, если бы находились на той же стадии развития цивилизации и жили в той же среде. Их язык, религия и система управления развивались по тому же пути, что и у более поздних народов. Мир в эти древние времена был таким же, как сейчас: те вечные законы, которые управляли ими, действуют и теперь. Прогресс цивилизации, изобретения, сделанные человечеством, внесли лишь небольшие изменения. Древние царства были основаны в результате войн, похожих на те, в результате которых были основаны современные государства; древнее искусство расцветало или увядало под действием тех же обстоятельств, которые влияют на сегодняшнее искусство.
Он понимал, что Египет поучительный урок еще в одном отношении: ни в одной другой стране нет такого малого числа пробелов в последовательности исторических событий. От дней царя Снофру (IV династия) до завоевания Египта Александром Великим и от времени греков до арабского вторжения почти нигде не разорвалась ткань времени, цепь памятников и сочинений. Только в этой стране можно наблюдать за одним и тем же народом в течение пяти тысяч лет; язык сменился один раз, религия два раза, национальное происхождение правящего класса много раз, но природные условия жизни оставались почти неизменными.
Он как бы делал передышку, возвращаясь в эти древние времена, утверждая, что «люди – всегда только люди», где бы и когда бы они не жили, но чем дальше вглубь веков уходил он в своём бессмертии микробообразия, тем больше чувствовал внутреннее успокоение от машины сиюминутного дела истории, в которой далеко невсегда переполнялась мера его терпения и где он сравнивал места не столь отдаленные с местами древних царств Египта, где злачных мест хватало, но мокрого места после смерти людей оставалось меньше. Там огнём и мечем, мешая эти приёмы с умом машина государства без милосердия и яви божеской милости перевертывала весь мир, переправляя людей в лучший мир и не заботясь о малых мира сего, от которых и так как будто бы тесно, но которые становились гвоздём потустороннего мира, а этот гвоздь бытовал в мозгу еще проживающих текущую жизнь людей, не обеспокоенных фантазией воображения, а дышащих дымными легендами, поддерживаемыми жрецами храмов и текущими событиями, не утекающими напрасно куда – нибудь без всякого внимания собственной неутишимости, но бессознательно храня свои чувства для дальнейшей надежды и движения в мир богов Вечной реки.