От одного только взгляда. Это показывает, насколько важно для меня то, что я собираюсь ей сказать.
Такого я уж точно не сделал бы в своей повседневной жизни.
Но я не могу иначе. Не могу придумать другого способа сохранить свои воспоминания.
Не могу придумать другого способа, кроме как признаться в любви Моги-сан.
— …Моги-сан.
Наверно, у меня сейчас ну очень странное лицо. Моги-сан глядит на меня с удивлением и чуть склоняет голову.
— Эээ, я хотел бы кое-что…
«Пожалуйста, подожди до завтра»
— …Ах…
В моем мозгу вспыхивает картина. И голос тут же начинает повторять и повторять одно и то же. Ощущение настолько четкое и ясное, что становится больно — будто осколки стекла втыкаются мне в глаза, уши и мозг.
Грудь трясется, словно по ней лупят молотом.
Н-нет…
Я не хочу вспоминать. Но хотя я не хочу вспоминать; хотя я хочу думать, что этого не происходило уже бессчетное множество раз — оно не пропадает. Я могу забыть любое другое важное воспоминание, но это одно — не могу никак.
Да, так и есть –
Когда-то очень давно — я у ж е п р и з н а л с я М о г и — с а н.
— …Что такое?
— …Прости, ничего.
Я чуть отодвигаюсь от Моги-сан. Она подозрительно приподнимает бровь, но больше ни о чем не спрашивает.
Я возвращаюсь к себе и ложусь грудью на парту.
— …Вот как.
Если подумать, это очевидно. В конце концов, я же повторил этот день уже более 20000 раз.
Я признаюсь Моги-сан. Но тут же забываю. Поэтому я признаюсь вновь. И опять забываю. Пытаясь противостоять «Комнате отмены», я делал признание, которого и делать-то не хотел, снова, и снова, и снова, и снова, и все они тут же вылетали у меня из головы.
И каждый раз я получал ответ, услышать который не хотел больше всего на свете.
Всегда один и тот же. Всегда, всякий раз, один и тот же ответ. Ну а с чего бы ему меняться. Моги-сан не сохраняет своих воспоминаний, потому и отвечает всегда одно и то же.
Этот ответ –
«Пожалуйста, подожди до завтра».
Как жестоко. Потому что — э т о з а в т р а н е н а с т у п и т.
Собираю всю свою решимость, всю храбрость, которой у меня обычно вовсе нет, натягиваю нервы до предела — и все же мои откровенные слова испаряются, словно их и не было. И затем, вот как сейчас, я снова должен встречать ее, много раз потерявшую память о моих признаниях.
…Понятно. Они не «отменяются».
Они не существовали изначально.
В этом мире изначально ничего не было. Ничего осмысленного нет в этом мире, где все, что происходит, обращается в пустоту. Равно никакого смысла нет в красивых вещах, в уродливых вещах, в шикарных вещах, в рваных вещах, в любимых вещах, в ненавидимых вещах.