Тем большим оказался контраст, когда, миновав длинную гулкую трубу проходного двора, я оказался на маленькой площадке, полной света и звуков. Свет несли разноцветные вывески нескольких лавочек, в широком ассортименте предлагающих товары народно-интимного потребления, а также пип-шоу с заманчивыми названиями типа: «Все позиции камасутра — с вечера и до утра».
Едва я вышел из подворотни, меня попытался схватить за рукав какой-то вертлявый тип, шепелявя в самое ухо: «Только у нас… Лучшие эротические программы мира… Кабинки отдельные, есть возможность расслабиться…» Но я решительно отодвинул его плечом и направился в сторону источника звуков. Тяжелые, как фугасы, удары басов вырывались из распахнутой настежь двери, над которой в переплетении моргающих неоновых трубок я с некоторым усилием угадал стилизованное изображение некого изможденного на вид водоплавающего и понял, что мне туда.
В грязном плохо освещенном вестибюльчике уже грохотало, как вблизи ревущего мартена. Но здесь разговоры и не предполагались: перед ведущей наверх лестницей сидел за конторкой с кассовым аппаратом сумрачный бритоголовый охранник в камуфляжной форме с резиновой дубинкой на коленях. При виде меня страж привычным жестом ткнул концом своего орудия производства в висящее у него за спиной лаконичное объявление: «Вход ― 200 р.». Нечувствительно приняв у меня купюры, чек он пробить забыл, все той же универсального назначения дубинкой показав, что можно проходить. Я поднялся по двум крутым маршам стертых заплеванных ступеней и в первое мгновение слегка оторопел: представить, что из бурлящего здесь людского варева можно кого-то выловить, казалось абсолютно невозможным.
В полутьме, как слипшиеся макароны, вибрировали потные полуголые тела. В дряблом рассеянном свете притушенных ламп на поверхности мелькали то распаренные свекольные лица, то морковные плечи и спины. Пахла вся эта стряпня смесью дешевого портвейна, травки и косметики «унисекс». Танцевали все. Даже те, кто, не обращая внимания на окружающих, тискали друг друга за редкими, примостившимися по краям зала столиками. Они тоже умудрялись одновременно дергаться в такт оглушительной музыке, низвергающейся из черных провалов динамиков, словно воды Всемирного потопа.
Привстав на цыпочки, я безнадежно окинул взглядом зал и неожиданно уткнулся глазами в единственную неподвижную фигуру. Это был бармен, который сидел у противоположной стены, отгородившись от бушующей стихии высоким деревянным прилавком. К нему я и устремился, работая локтями, плечами, бедрами и голеностопными суставами, как пловец, посреди штормящего моря увидевший заветную пристань.