— Я верю тебе, — сказал он, — и я не забуду твоих слов.
Он взял огурец, обмакнул в масло и соль и съел его, думая о своем. Тхуту сделал то же самое. Затем он начал есть утиную ножку, Тхуту не отставал от него.
— Как ты думаешь, сколько человек ожидают описанного тобой непредсказуемого события?
— Все священнослужители.
— Вот уже семнадцать лет они ждут. Что же изменилось?
Тхуту улыбнулся.
— Как деревья в земных садах теряют созревшие плоды, так и небесные деревья тоже. Только тем плодам нужно больше времени для созревания.
Хапи, зеленый и голубой бог, отец всех богов, был доволен: он снова стал молодым, как и каждый год. Он был душой Великой Реки, которая вздулась, как беременная женщина.
Воды, пришедшие из страны Куш, где живут люди с кожей цвета эбенового дерева и с перламутровыми зубами, были полны грязи, травы, вырванной из берегов, и гнили. Река радостно преодолела шесть водопадов. Подобно огромной руке, Великая Река распростерла свою дельту, словно растопыренные пять пальцев, до Большого Зеленого моря. Папирус и камыши на ее берегах танцевали в водоворотах паводка. Сорванные гнезда птиц теперь плыли по реке, вводя в заблуждение крокодилов, которые заглатывали их: птенцов там не было вот уже несколько недель. Коричневые воды кишели рыбой. Сети рыболовов наполнялись угрями, усатыми сомами, барабулями, карпами, вырванными из зимней спячки, оксиринками с мордой землеройки, паграми с зубами, как у собаки.
Начался сезон паводков.
Наблюдая за миром в течение многих и многих веков, просвещенные египтяне точно рассчитали время, которое проходит тень от обелиска вокруг своей оси и возвращается в точку отсчета: триста шестьдесят дней по двадцать четыре часа в каждом, плюс еще пять дополнительных дней. То есть двенадцать месяцев по тридцать дней, разделенные на три сезона, четыре месяца в каждом: весна, лето, зима. Паводок, сев, жатва.
Живительная вода начала насыщать земли. Оросительные каналы принимали ее в себя и несли это богатство дальше. Мыши спасались бегством, и крестьяне сражались с ними за свои колосья, не давая грызунам сожрать их.
Поток поднялся до корней смоковниц, которые украшали берега перед Дворцом царевен.
Страсть охватила сердце и чресла Неферхеру, возлюбленного Меритатон. Как он и обещал в ту ночь, когда она пережила ужас в зале Архива, он принес туда свернутую циновку. Они встречались там каждую ночь. Своими губами он заставлял расцветать ее грудь и щекотал пупок; он целовал пальцы ее ног и превратившиеся в сочные плоды губы. В отличие от лотосов ее лоно раскрывалось только ночью.